Амрита
Шрифт:
Ответ был очевиден:
«Боже мой! Ну конечно!! Я же читала эту книгу!»
И не только эту. Ребенком я обожала мистику.
Значит, так, еще я читала «Гуд бай, Энджел», «Женщина с розой»… и четвертую его книгу… ну да – «Апокалиптическое убийство». Помнится, я покупала эти книги в тот же день, как они появлялись в книжных магазинах. Так что же там произошло с Какеру? Он отправился в Тибет и поступил в ученики к одному известному монаху. Учитель завещал ему «ходить по земле и бороться со злом». Тем временем у Нади умерла мама, и она переехала к отцу. Отец Нади работал в полиции. Если не ошибаюсь, он был полицейским инспектором…
«Секретная комната»
Тогда у меня в комнате висели желтые занавески. Через них так красиво просвечивал закат…
31
Яки-соба – жареная гречневая лапша с добавлением капусты, майонеза и специального соуса.
Ростом я была метр шестьдесят два. Брат – тогда еще совершеннейший карапуз – ходил в смешном детском комбинезончике. Когда он стал постарше, начал носить шорты. Примерно в это время его отдали в детский сад. Я помню, как в свой первый день в садике он вернулся домой весь в слезах – его обидели старшие мальчишки. Все это происходило осенью, почти сразу после того, как мама рассталась со своим вторым мужем. Она много пила и плакала, без конца жаловалась на свои несчастья Джюнко. Прошло совсем немного времени, и Джюнко переехала жить к нам…
Если пересказывать словами, получается такая вот история. Но то, что я чувствовала в тот момент возвращения ко мне памяти, словами не передать. Это было несоразмерно никаким словам и не ограничивалось только лишь сюжетами – за какие-то доли секунды я получала невероятное количество самой разной невербальной информации: запахи, ощущения, все, все, все… Как будто произошел какой-то сбой и информация вместо того, чтобы поступать по частям, вдруг обрушилась на меня мощным потоком, так что я чуть не захлебнулась.
Это было потрясающее чувство. И все из-за какой-то книжки. Как такое могло произойти?!
Все эти хаотичные отрывки постепенно находили свое место, складывались в гигантскую мозаику, превращались в единый, подчиненный внутренней логике рассказ. Процесс шел независимо от меня, я была всего лишь сторонним наблюдателем. Ждала – что же выйдет в конце?
На моих глазах из небытия возникала история моей жизни, «сказание о Сакуми». Не побасенка, а легенда – нечто усовершенствованное, принявшее идеальную форму. Законченное произведение, в котором нет места моим чувствам и эмоциям.
Гигантский водоворот… Множество людей, мест и событий… Океан, вмещающий в себя всю мою жизнь… Мой и только мой мир, окрашенный в мой цвет… Уникальный и неповторимый… Я представила его себе в виде струящейся спирали, неясные контуры которой объединяют все это разнородное скопление то ли вещества, то ли энергии в единое целое.
Как туманность Андромеды – что-то далекое и прекрасное.
Я отложила книгу в сторону.
Меня окружали вещи, и у каждой из них была своя история.
Мир вокруг теперь нисколько не походил на то, чем был раньше.
Не потому ли, что память наконец-то вернулась ко мне?…
– Не потому ли?! – сказала я вслух, уже
Комната, в которой на первый взгляд ничего не переменилось, ощущалась теперь совсем по-другому – вдруг выяснилось, что каждая мелочь, каждый пустяк содержит море информации.
И вся эта информация обрушилась теперь на мою бедную голову… Сначала медленно сочилась – капля за каплей, а потом хлынула мощным потоком.
Книжная полка – мама купила ее незадолго до того, как я пошла в школу. А в ту ночь, когда умер отец, я несколько часов подряд сидела и бездумно смотрела вот на этот чуть – чуть сбитый угол. Глубокая царапина на одной из стенок – это с той поры, когда Микико училась в старших классах. Она зачем-то полезла на подоконник, свалилась с него и, падая, опрокинула полку на пол… А полку эту мама купила в универмаге «Сэйбу». Прошли те времена, когда во всем Токио был только один такой универмаг – на станции Икэбукуро. Тогда же кроме полки мы купили еще и буфет. Он и сейчас стоит внизу, на кухне. Во время одной из ссор мамин второй муж как-то закричал: «Ты ведь до сих пор его любишь, хоть он и умер!» – и со всей силы стукнул кулаком по столу. И тогда в буфете треснуло одно из стекол. Мой младший брат, тогда еще совсем маленький, испугался и громко заплакал.
Все эти подробности вдруг всплыли у меня в голове, как будто заработал компьютер, настроенный на поиск по словосочетанию «книжная полка».
Вот только, в отличие от компьютера, я не могла контролировать ни количество, ни качество выдаваемой информации.
И это касалось всего, что попадалось мне на глаза: ножницы, книжка, коридор, дверь, карандаш.
«Здорово!!» – подумала я и спустилась на первый этаж.
Там была мама.
Я обвела глазами кухню. Вот кухонный стол – мы купили его в прошлом году. Между прочим, из орехового дерева. Мы тогда пошли с мамой в «Исэтан» [32] , пересмотрели кучу каталогов и, в конце концов, выбрали этот. Красивый и большой. Парень, который нам его привез, был похож на Роберта де Ниро. Брат сразу же залез на стол с ногами, чем привел маму в совершеннейшее бешенство.
32
«Исэтан» – крупный универмаг.
Катастрофа – я не могу остановиться!
Я с опаской взглянула на маму. Мама – не вещь, а – человек, и не просто человек, а мама! Она вызвала во мне воспоминания о том, чего я не могла помнить сознанием – только телом: о девяти месяцах, проведенных в темной утробе, о самом раннем детстве… Вихрь образов закружился перед моими глазами, окончательно сбив меня с толку.
– Сакуми, ты в порядке? – в ее голосе послышалось беспокойство.
– А что, что-то не так? – спросила я.
– У тебя такое лицо… расслабленное. Будто ты сейчас в обморок упадешь. В детстве ты часто ходила с таким странным лицом.
– Я просто только что встала, – ответила я и продолжила свою экскурсию по кухне. Вещи, каждая в свой черед, делились со мной воспоминаниями, которых я так долго была лишена. Едва сдерживая напор очнувшейся памяти, я сварила кофе себе и маме.
Наблюдая за тем, что со мной происходит, я заметила, что воспоминания «после падения», как тонкий слой масла на душистом куске хлеба, просвечивают, пропускают сквозь себя предыдущие, забытые и теперь вновь обретенные, воспоминания более ранних лет. Это было странное чувство. Все было слишком очевидно, слишком понятно.