Амрита
Шрифт:
… Фейерверки летними ночами… На диком пляже вспыхивают и гаснут светлячки… Ночной снегопад – мы с Маю, сидя на подоконнике, всматриваемся в бесконечный танец белых хлопьев, горит маленькая настольная лампа, по радио передают нашу любимую песню. Мы с сестрой подпеваем вполголоса…
Я с удивлением вспоминаю все это, капля за каплей наполняя пустоту, заново создавая свое пространство. Я становлюсь на якорь.
… Немыслимо багровое солнце Сайпана медленно скатывается с небосклона и тонет в океане. Красноватые отсветы на скулах Сасэко. В закатных лучах ее волосы
Сочетание не менее гармоничное, чем цветущий тюльпан: сочный цвет и ароматный запах.
… Мой брат, совсем еще малыш, бродит по дому в поисках мамы и плачет, а мне хочется смеяться – такой он потешный…
… Тепло, идущее от усталого, отяжелевшего тела Рюичиро… и всех остальных, с кем я когда-либо делила свою постель…
… Ослепительное солнце, когда днем выходишь из кинотеатра…
… Я сажаю в саду дерево, ощущаю коленями прохладу земли…
Обрывочные образы – их даже трудно назвать воспоминаниями, но как бы я мне хотелось, чтобы они навсегда остались со мной. Хочу жить, хочу помнить, хочу быть причастной!
«Хочу быть причастной!» Это звучит как молитва.
«Пусть беды минуют моих детей и родителей, минуют мой дом и мое поле. Пусть этот год принесет мне удачу, чтобы сердце мое наполнилось счастьем» – вопль, обращенный туда, куда всегда обращают свои молитвы люди – с самых древних пор и до наших времен.
Судьба непредсказуема. Мы не знаем, что будет с нами завтра, что будет с нами в следующий момент… Скажем, я ударилась головой и осталась жива, хотя с таким же успехом могла удариться головой и умереть прямо на месте, или в больнице, или еще тысяча разных вариантов, не один из которых невозможно предугадать, а это значит, что все они в одинаковой степени возможны. Именно поэтому мысль о том, что мы оказались «сейчас и здесь» совершенно случайно, на уровне инстинкта вызывает в нас страх.
После того, как я пришла к этому выводу, мне как-то полегчало. Я вылезла из кровати и спустилась на кухню налить себе что-нибудь попить.
В результате я сварила себе кофе.
Обжигаясь, начала пить, и тут мое внимание привлек конверт, лежащий на кухонном столе. Я прочла надпись на конверте и от удивления чуть не подавилась горячим кофе. Это была ознакомительная брошюра из частной школы-интерната для аутичных и проблемных детей, неприспособленных к учебе в обычной школе. Нетрудно было догадаться, что все это означало.
Почему же никто мне об этом не сказал? Неужели с братом действительно все так серьезно? Погодите, но он же снова начал ходить в школу. Я сама видела – и вчера, и позавчера…
Как это получилось? Ведь на Сайпане мы с братом были не разлей вода, а теперь он отдалился от меня настолько, что я даже в общих чертах не представляю себе, что с ним происходит.
Казалось бы – живем под одной крышей, едим чуть ли не из одной тарелки…
Все это неприятно меня удивило.
На следующий день я спросила про школу-интернат у Джюнко.
– Ешио сам захотел там учиться, – ответила мне она. – Сам принес домой эту брошюру. Они с Юкико сегодня туда поехали на собеседование.
– А
– Ну… честно говоря, с тех пор как вы вернулись с Сайпана, он ни разу в школе не появлялся. Но мы только на прошлой неделе об этом узнали.
– Что?! – я не поверила своим ушам.
– Он прогуливал занятия.
– То есть рюкзачок – это как бы для маскировки?
– Ну да. Но это еще не все. Кто-то из его новых взрослых друзей ежедневно звонил в школу и каждый раз придумывал какую-то уважительную причину. Поэтому-то мы так долго ничего не знали.
– Я тоже ничего не знала.
– Мы уже догадались. Хотя сначала думали, что это ты звонила в школу и покрывала Ёшио. Собственно говоря, именно поэтому мы не очень волновались – мало ли, может быть, ты снова что-то придумала оригинальное, вроде этой вашей поездки на Сайпан. Но в школе нам сказали, что звонил мужчина. Вот тут-то мы с Юкико и запаниковали.
– Ёшио, кажется, говорил про каких-то новых друзей. Вы что-нибудь про них знаете?
– Ровным счетом ничего. Он отказался про них рассказывать. Сказал только, что в обычной школе ему не нравится и что если уж где-то учиться, то тогда в таком вот частном интернате. – Джюнко вздохнула. – Даже непонятно, что это с ним такое…
– Извините, что на вас все это свалилось, – сказала я. – У нас в семье все какие-то чокнутые, все с проблемами.
В ответ Джюнко улыбнулась.
В конце концов – она уже который год жила с нами вместе и давным-давно стала частью нашей семьи. А мы стали частью ее. Вот поэтому-то она так и беспокоилась за Ёшио.
Семья – это такая штука, которая все время растет. Чем чаще ты меняешь место жительства, чем с большим количеством людей делишь, как говорится, стол и кров – тем больше становится твоя семья. Это бесконечный процесс.
Я не знаю, хорошо это или плохо, но, как только с Ёшио начались проблемы, вдруг выяснилось, что в характере Джюнко, которая на первый взгляд казалась обычной домохозяйкой, присутствуют все те черты, которых всегда так не хватало нам с мамой. В ней чувствовалась самая настоящая материнская страсть или, если хотите, материнская чувственность.
В такие вот моменты я любила Джюнко больше всего и каждый раз думала о том, что, даже если когда-нибудь ей придется уехать от нас, она все равно навсегда останется членом нашей семьи.
Разве это не удивительно?
Пока мы разговаривали с Джюнко, мама с Ёшио вернулись домой.
– Может, сходишь с ним куда-нибудь? – спросила мама. А брат, не говоря ни слова, но с таким лицом, будто вот-вот заплачет, поднялся к себе в комнату.
Мама взглянула на меня, и этого взгляда мне вполне хватило, чтобы понять, что часть вины за происходящее она относит на мой счет. Она не стала ничего объяснять, но было ясно, что вариант, когда брат запирается в комнате и в полном одиночестве плачет там несколько часов подряд, ее не устраивает. Значит, она дает добро, чтобы мы с Ёшио поехали вдвоем в город и где-нибудь перекусили. Ну хорошо.