Амулет мертвеца

Чиганов Константин

— Сажай, прямо туда!

Полоз шасси с хрустом разрубил сожженного кота почти пополам. Василь посадил вертолет виртуозно, аккурат меж могилок. Они выпрыгнули одновременно.

Грязь вокруг туши выкипела, стала стекловидной черной коркой в трещинах, тянуло в уголь спаленной плотью. Могилу изуродовало непоправимо, мрамор потрескался и помутнел… ничего, оплатят чекисты скорбящим родственникам. Спасибо им за тягу к надгробной роскоши, кстати. Большую часть удара мавзолей принял на себя.

Вадим

лежал лицом вниз поодаль, вытянув руки, как в прыжке. Куртка на спине обгорела клочьями, обугленные волосы на затылке торчали дыбом, кажется, дымясь.

Когда Василь перевернул его, чекист застонал. Пробормотал:

— Экспер сюд… пробы… рука, достал… сучий.

Лицо красное, шершавое, как апельсинная корка, но глаза и губы целы. В ушах запеклась кровь, неважно, перепонки зарастут.

Пульс сбоит, но настойчивый, далеко не нитевидный, уж умирающих Майя навидалась.

Она острым неживым взором нашла и подняла из грязи вылетевшее из уха связное устройство, на вид исправное. Запись тоже пригодится.

Заревой все еще сжимал пистолет, не выдерешь. Драную дыру с торчащими бурыми клочками ваты на руке они заметили не сразу, запеклась, и то добро, кровотечение остановилось.

Они подняли его, уже бесчувственного, и понесли в вертолет, когда в безнадежно испорченной куртке запиликал мобильник, почему-то «С причала рыбачил апостол Андрей…», вместо «Наша служба и опасна и трудна» к примеру.

Майя сунула руку Вадиму за пазуху. Мобильник уцелел. Не зря Вадим хвалился неубиваемой системой, не хуже какой-то «нокии три-три-десять».

Неизвестный номер. Было не до политесов, и она нажала «открыть».

«Рада что жив. Котика жалко. Но пустяки, такого добра много. Отдыхайте и празднуйте, по-настоящему все начнем в новом году».

Даша никогда не была вегетарианкой, но к натуральному меху имела предубеждение с детства, с передачи о меховой ферме. «Если пожрать и спастись от холода, чукче в чуме слова против не скажу, а для понту нет, увольте», говорила она кавалерам, обещавшим шубы. Потом появился Данил, охоту ради выпендрежа тоже не одобрявший.

Но шубу он ей все же подарил в предпоследний день года. Восхитительно легкую, серебристо-голубую копию норки. «Стопроцентная подделка, солнце мое, ни одно животное и не чихнуло!» Даша восхищенно пискнула, а ее рыцарь загробного образа предложил выгулять и ее и шубу. Комплексно.

Они выдержали.

Хуже всех пришлось Заревому, хотя подарков надарили почти не пострадавшей Даше. Зелье оборотней выручило, флакон, не золотой, а просто хрустальный, в палату принес Андрей.

Вадим в сутки восстановил слух, почти пришла в порядок обожженная кожа. Волосы, правда, отрастали медленно, мучили головные боли и ныла рука, но чекист не унывал. «За такие кошки-мышки оплатил дешево, а сотрясать у меня в черепе все равно нечего».

Под

низкими серыми облаками они неспешно дошли до маяка, Дашу тянуло к морю. В последнюю рабочую неделю, заполошную и дерганую, ни выспаться, ни переключиться ей не удалось. На сей раз она изменила брюкам и надела узкую юбку с сапожками. Хотелось хоть женщиной побыть, черт возьми, вместо акулы пера.

Серо-зеленое море катило воды многие под серым небом, пошел снег, крупный, редкий и нежный. Даша поймала замшевой перчаткой пуховую снежинку, попробовала на язык. Вкус нового года в детстве. Снег и мандарины.

Данил поймал другую голой рукой и держал, нетающую, разглядывал странными, страшными глазами, словно неведому зверушку. Отпустил.

— Скрепка леди не нужна? Молнию починить? — он казался ангелом смерти, еще и в новой серой куртке, начищенные ботинки блестят, брюки со стрелками… да что с ним нынче? Подыграть решил?

— Нет, мне уже починили однажды. Когда-то.

— Один молодой идиот на мотоцикле.

— А он не пожалел потом? У него-то жизнь могла сложиться совсем иначе.

— Он очень боится, тот идиот. Что леди в одном сапоге исчезнет, а он останется один, как до того дня.

— Почти бессмертный и почти неуязвимый. Справится.

— А будет желание справляться? Одному. Слушай…

— Ты прав, я плохо поблагодарила за шубку. Чудесная. И легко и удобно. А вид хоть на подиум.

Она привстала на носочки и поцеловала его прохладные губы. Но Данил не улыбнулся.

— А ведь я-то тебе ничего не подарил во время болезни. Так что квит. Но есть еще и новый год. Я долго думал.

— И решил подарить пояс собачьей шерсти? Нормально, пригодится в старости.

— Пояс потом, в старости. Сейчас вот.

Он достал темно-синюю кожаную коробочку (Даша вспомнила синий гроб) и нажал защелку. Там, на синем шелке, блистало кольцо белого золота с мелкими бриллиантами, окружавшими большой сапфир. Дивная, тонкого металлического плетения работа.

— Оно твое в любом случае, — теперь он улыбался, но, Даше показалось, невесело. — Я не имею права задавать этот вопрос таким, прости. Но спрошу.

Ты за меня выйдешь? По любому обряду на твой выбор.

— А-а… твои родители? — Даша сама не знала, почему спросила.

— Родители радешеньки. Мама так прямо назвала свинтусом, мол, дозрел только теперь, после всего. И еще раздумываю над таким везением как ты. Сказала, знали бы тогда, связали меня и выдали тебе, чтоб не удрал.

— А ты бы удрал?

— А куда? От себя не убежать, ты часть меня. Не знаю, бывают у нас предчувствия, или ерунда, но чую впереди недоброе. А так мы вместе, помолвлены. Перед любыми силами и богами.

— Я тоже чую, — сказала Даша, — и я согласна. То есть согласна вместе. Но устраивать торжество давай позже… когда что-то решится.