Амулет мертвеца
Шрифт:
— Ты Данил. И ты новенький. Добро пожаловать в закрытый клуб, в общем. Я слышал, заслуга твоей девушки?
— Да. Если бы не она.
— Ты бы гнил нормальным человеческим трупом? Ага, все там были. Ну да, натуральный краснокожий. Когда-то меня звали Мезтли Тепилцин, а еще Куетлачтли Итотия [21]– но то было так давно. Теперь в ваших бумажках я Аренк [22] , для тебя Аре. Уж не Иван Васильев мне было зваться, ведь не поверят, а, Дан?
21
[1]
22
[2] Звезда (науатль.)
— Не поверят, — согласился Данил. — индеец Джо и есть.
Ему индеец неожиданно понравился. Все же обаятельный паршивец, не отнять. И без фанаберии. Похоже, Майя знала, к кому обратиться. Погиб в Аренке великий педагог, не иначе. Данил спросил:
— Много женского полу перекусал?
Аре закатился смехом, дернул себя за волосы.
— Так ведь сами идут, птички мои, к старому змею. Удивил я тебя? Несолидно?
— Вампир должен быть… ну, графом. Рокером. Киллером в конце концов.
— И жить нетрудовыми доходами?
— Но танцевать мужской стриптиз ну это вообще…
— Запредельно чудовищно?
Они поглядели друг на друга и прыснули.
— Спасибо, Дан. Я так не смеялся со своей смерти. Шучу, конечно. Смеялся. Ни пирамид, ни цивилизации, а я вот он, чем не повод поржать. Ни коатля, скажем так, у них со мной не вышло. Зря алтарь от крови мыли.
— Настолько давно? Не врешь?
— Нет, зачем же. Мертвые не врут. Почти. Хотя и кусаются, сам знаешь.
— То есть тебя собирались принести в жертву. — Данил как-то сразу поверил, не нынешний Ар, не просто нездешний.
— Прекраснейшего мужчину Теночиталана. Торжество роскошное, резной каменный шепетотек у статуи Тескатлипоки, жертвенник в цветах, полуголые девицы рыдают, все поют, орут молитвы и жуют пейотль. Текули, э, гвардия в перьях с резными дубинами парадным строем, торчит с утра под жарящим солнцем.
И теомам, глава жрецов, мой двоюродный дядя, между прочим, выносит обсидиановый нож на ладонях.
— И как ты спасся? Сбежал?
— Опозорившись на сто лет? Кто тебе сказал, что я спасся? Все прошло как полагалось. Я уже приготовился стать колибри и лететь в небесные кущи. Дядя все сделал как надо, почти без боли. Откуда я знал, что вместо вырезанного сердца мне засунут амулет послежизни?
— С тех пор бродишь по миру?
— С протянутой рукой, именно. В руке когда томагавк, когда Томми-ган [23] , а когда и букет роз. Бурная биография. Сейчас-то мы мирные, травоядны как кролики, хорошо пиво не под запретом. Вот пиво куда лучше нашего, не соврать. Ядреней. Перегонку мы, жаль, не освоили.
23
[3] Автомат Томпсона
— Мирные… пока зубами к стенке, — Данил вспомнил труп в прибое, — а кто тогда бомжа в море у Сукко выкинул, слегка погрызенного?
— Погоди, — Аре нахмурился и снова стал страшно похож на грозного ацтекского бога, — это когда и как? Расскажи-ка.
Данил
— Нет. Не наши. Днем, у детского лагеря, где стада отдыхающих, нет, Дани. Мы не идиоты. Не настолько идиоты, скажем. Я тебе верю, не подумай. Но тогда все паршиво, провались оно в скво [24] . Знаешь ли, надо разбираться. Встретимся завтра, часам к двенадцати я за тобой заеду. Я знаю, куда.
24
[4] В действительности слово «скво» означало не всю женщину, а ее половой орган
— Обо мне все и все уже знают, кроме меня.
— Привыкай, раз попал к древнему злу.
Но привыкнуть оказалось не так-то просто. На следующий день Данил без только было присел на лавочку у своего убогого жилища, стряхнув ладонью влагу от недавнего дождика, как детский голос рядом произнес «Ой, песец, обалдеть! Такую хочу!»
По узкой, обсаженной зеленью асфальтовой ленте проплыла темно-рубиновая «Тесла-Эс», беззвучная, чем-то напоминая мыльницу, придуманную полоумным дизайнером-абстракционистом. Стекло опустилось, и Данил узнал смуглый горбоносый профиль.
— Садись, бледнолицый, — сказал индеец.
В черно-бежевом салоне Данил невольно ощутил чужеродность своей вечной потрепанной джинсы. Тем более на Аренке ладно сидела дорогая вишневая кожанка с серебряным плетением на груди. Ладно, не ради красоты едем.
Куда, кстати, едем? Он спросил.
— Сначала надо снова делать из тебя человека. Ну, хотя бы формально.
И сменил тему. Они еще поболтали про историю, гонки и спорт, чисто мужской треп, «ламы наши возили вьюки, кавалерия из них так себе, потом, в армии Лоуренса, я, правда, ездил на верблюде, возил ручной пулемет, вот там жесть на жаре в полном смысле..» пока доехали.
Индеец завернул на знакомую, разлинованную белыми парковочными прожилками дорожку вдоль сквера. Оттуда, с затянутых сетками спортивных площадок, неслись вопли малолетних скейтеров и самокатчиков. Бойкая тут молодежь, с чем-то похожим на печаль, подумал Данил, вспомнил свой первый полет с велосипеда — огромного дедовского «Урала» черной масти.
Остановив шикарную игрушку, Аре гибким движением достал с заднего сиденья толстую папку, не иначе натуральной крокодиловой кожи с золотым замочком. Щелкнул… и протянул Данилу две бордовые книжечки. Паспорта, внутренний и заграничный. Данил открыл. На него смотрело его же фото, чуть моложе, или так казалось. Прижизненное, конечно, теперь-то он не снимался. Даниил Андреевич Рокотов. Тридцать три года, с намеком, место рождения почему-то Иркутск, где Данил в жизни не был и не собирался.
— Майя помогла, с ее связями вышло быстро. И остальное держи. Про город не морочься, если спросят — скажешь, родители переехали, когда тебе было полгода. Зато меньше риска.
В папке обнаружились еще бумаги, Данил выловил знакомую розоватую карточку. Водительские, а вот вторые, международные. Ого, все категории кроме дальнобойно-прицепных. Что любопытно, документы, включая паспорта, выглядели прилично, но не новыми. В загране даже стояли штампы из Болгарии, Польши, Грузии и наклеена желтенькая турецкая марка-виза. Годен еще три года.