Амур-батюшка (др. изд.)
Шрифт:
– Синдан со своим приказчиком у тунгуса на озере парня избили, – решительно сказал маленький, тщедушный гольд.
Юкану хотел остановить его, но, заметив взгляд Бердышова, осекся.
– А парень помер, – продолжал гольд.
«Признались! – подумал Иван. – Я и на озеро съезжу, кстати будет!»
– Конечно, так было! – воскликнул Васька Диггар, сообразивший, что уже дальше нельзя молчать и надо как-то выкручиваться. – Что скрывать? Зачем скрывать? – обернулся он к сородичам. – Правда, так было?
– Конечно, было! –
– Синдан горячий, – как бы находя Синдану некоторое оправдание, проговорил Юкану. – Не может удержаться, когда злой. Словно зверь.
– Синдан говорит, что скоро сюда маньчжуры приедут, что русские продают им Амур и он будет тут маньчжурским исправником, – заявил Васька Диггар.
…В Кондоне заночевали.
Вертлявый Васька Диггар с утра приставал к Ивану.
– Ночью в тайгу ходил, – угодливо говорил он. – Лося стрелял. Для тебя.
Иней блестел на широких сшитых полотнищах бересты, прикрывающих товары.
«В эту пору на Додьге инея не бывает, тут холодней, – думает Вася Кузнецов. – А грязная какая речка! Течение тихое. Вода в пузырях, как проквашенная».
Вася вчера сидел и не понимал, о чем в темной, мрачной юрте при свете жирника толковал Иван со здешними по-гольдски. Бердышов послал его спать в лодку. Мальчик выспался под пологом и рад, что сегодня не надо ехать дальше, можно отдохнуть, посидеть на утренней прохладе.
– Попробуй. Как вкусно! – протягивает ему Диггар кусок мяса. – Это ноздря сохатого, большая такая! Це? Не хоцу? Ну, тебе тогда дадим вареный мясо.
Иван ел сырые ноздри зверя.
– Как сливочное масло, – говорил он. – Васька, ты только дивишься. А мы и губу сохатого съели.
Древний старик Иренгену сидел рядом и рассказывал:
– Тут место хорошее. Вот пузыри по реке – это от рыбы. Рыбы много! Когда мой дедушка сюда приехал, осень была. Холодный ветер дул с Эворона. У нас тут большое озеро близко, в тайге, называется Эвур, по-иному Эворон. Из него эта речка вытекает. Дедушка мой сидел как раз на этом месте. Услыхал: что-то шелестит. Он подумал: «Может быть, листья сухого дуба шелестят». Пошел на оморочке по реке и увидел в воде ямы, а в них полно чебаков. Чебаки шелестели, как сухие листья на дубах шелестят, когда холодный ветер дует с Эворона.
Горюнцы отрубили лосю ноги, сняли с них шкуру, а кости разрубили. Юкану разбивал их топориком и, причмокивая, сосал мозг. Иван съел сердце. Илья угрюмо наблюдал. «Жилы еще трепещутся, – думал он, – а они жрут, не жуя глотают».
– Сырое мясо кто ест, здоровей бывает, – как бы отозвался его мыслям Иван.
В котле забурлила белая накипь, там варилось мясо. Илье и Ваське дали хлеба и похлебки.
После завтрака началась работа. Товары выгружали на берег. Амурские гольды, приехавшие с Иваном, переносили их в свайный амбар Юкану, стоявший в тайге.
– Отсюда поеду на Эворон, – говорил Иван. – А тебе потом скажу, что
Юкану все еще был сильно встревожен.
– А как я этот товар хранить буду? – спросил он Ивана. – Что, если Синдан спросит? Что я отвечу?
– Что скажешь? Да что есть, то и скажешь. Я тебе сказал зимой: «Не бойся!» – и сейчас скажу. А испугаешься – со мной, брат, теперь будут шутки плохи… Ты делай, что я велю! А то, знаешь, второй раз не прощу. Я ведь терплю, терплю, а чуть что, влеплю тебе пулю…
Иван ударил Юкану по сутулой спине так, что у того внутри все загудело.
Снизу пришла лодка. Приехал Савоська. Слезы катились по желтому тощему лицу старого гольда. Он кинулся к Юкану.
– Я в Ноан на дедушкину могилу пришел. Я тут родился, давно не был, хотел сюда поехать, на дедушкину могилу помолиться, – Савоська вдруг подскочил, ударил себя кулаком в грудь и воскликнул с отчаянием: – А торговец меня избил! Ударил кулаком по лицу. Выгнал из Ноана. На моей маленькой сестре ездит в нарте, как собаку ее запрягает! – Савоська ухватил за халат древнего старика Иренгену и стал яростно трясти его. – Ты самый старый Самар. Твой род обижают! А ты чего даром живешь? Заступайся! Заступайся! Или вот дам тебе по морде!
Кондонцы растерялись.
– Какой ты начальник рода? А? Ты что смотрел? – орал Савоська, переходя на русский.
Васька Диггар налил Савоське водки.
– Вот выпей и успокойся.
Савоська залпом выпил кружку.
– Я больной, слабый, рука болит, нога болит, – стал он жаловаться, – а меня обижают!
Юкану вопросительно поглядывал на Ивана.
– Что теперь делать, как думаешь? – робко спросил он. – Я бы поехал в Ноан стрелять и Вана и Синдана, да оленей комар забивает. Надо стадо перегонять в гольцы.
Савоська кричал, ругал сородичей.
Иван понимал его, но молчал. «Савоське хочется возбудить в сородичах гордость, но не тут-то было! – думал он. – Очень уж горюнцы забиты. Какая у битого и голодного гордость!» Иван видел, что горюнцы ненавидят Синдана, но все терпят из-за мелочных выгод и страха. Он решил, что надо выручать Савоську, пока не дошло до ссоры.
– Ну, хватит спорить! – сказал Иван.
Он пошел к лодке, достал из-под бересты новое тульское ружье.
– Вот, глядите лучше, какой товар я вам привез!
Иван показал ружье, потом выпалил через реку в дуб на красном обрыве сопки. Толпа гольдов с криками кинулась в лодки. Они стали грести к обрыву.
– Попал! – кричали они с другой стороны, рассматривая кору дерева.
Наутро Бердышов на двух лодках готовился к путешествию на озеро.
– Пойдешь со мной, – еще с вечера сказал он Юкану. – А товары оставь и амбар не закрывай. Все ведь и так знают, что товар мой, а чужого трогать нельзя.