Амур-батюшка (др. изд.)
Шрифт:
А Илья дивился, глядя, как Дуня и Дельдика быстро сдружились.
К вечеру жаркое и пироги были готовы во всех домах. Мужики и бабы гурьбой ходили по селенью из дома в дом, смотрели и пробовали кушанья.
Ватага их ввалилась к Бердышову. Пьяный Иван спал под лавкой. Его растолкали.
– Ну, че ты тут?
– Паря, я ловко напекарил, – спохватился Иван.
– Чего уж ты напекарил! Валяешься, как чушка.
– Вот будем теперь откармливать попов и начальство! – поднимаясь на ноги, воскликнул
На улице играла гармонь, плясали девки и парни.
«Еще ладно, что Татьяна брюхатая, – думал Спиридон, – а то бы они с Дуней вдвоем натворили бы делов!»
– А ваша Дуня где? – спросила Силиниха про Дельдику.
– Гуляет со всеми.
– Илью на части рвут, – сказал Силин.
– Нет, Дельдика хитрая, – отвечал Бердышов. – С ним дружит, а себе на уме. У нее гольденочек завелся. Шибко вздыхает по нем.
– Обезумели девки! – проговорила Наталья. – Прибегут, в зеркальце посмотрят – и опять на улицу.
– Пойду и я гулеванить! – Иван выскочил из дому.
– Ну, Дуняша, женихов много? – тронул он Дуню за руку.
Девушка приотстала от подруг и улыбнулась. С дядей Ваней можно было обо всем поговорить откровенно. Ему легче признаваться, чем отцу с матерью.
– Илюша нравится, – тихо и скромно сказала Дуня.
Иван тряхнул головой.
– Околдовали! Что такое? Я уж заметил! Пошто меня не любишь? Мне обида!
Она счастливо засмеялась, довольная, что нашелся человек, с которым удалось поговорить по душам, и побежала к подругам.
– Догоню! – Иван свистнул и поспешил за девушками, разгоняя их по берегу и норовя ухватить Дуняшу.
– Истинный зверь! – молвил в страхе Тимошка Силин, сталкиваясь с ним. – Ты что? Тебе тут не отломится.
«Но как я ничего не заметил зимой? – думал Иван. – Плохой я охотник за дичью, главного зверя пропустил».
Иван остановился и вдруг, ни слова не говоря, дал Тимохе такую затрещину, что тот упал.
…Туман полосами кутал лес, рваными клочьями спускался на реку. Где-то вдали, как в дыму, виднелись розовые вершины сопок. Было сыро и холодно. Мгла кутала тайгу.
Ох да эх, ох да эх! Отношу я в церкву грех, —горланили парни.
Лязгала цепь, ревел медведь: его, видимо, заставляли танцевать под гармонь.
Тамбовские ребята удало выкрикивали новые, неслыханные в Уральском плясовые.
Размахивая платочками, кружась в широких платьях, из тьмы то выплывали, то снова исчезали танцующие девушки.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Над тихим озером ударил колокол, и гул его понесся
При звуках его всех охватывало чувство праздника, торжества.
– Батька в большой колокол ударяет, – говорили гольды. – Свой дом открывает.
В лодках и оморочках они подплывали к церкви, с любопытством ожидая, что же будет дальше.
Измученные, сожженные солнцем и ветрами, выбирались на берег русские крестьяне. Из разных деревень съезжались они на Мылки: десятки верст на веслах, на шестах и под парусами добирались на богомолье.
Дымились костры. Приезжавшие разбивали палатки, раскидывали пологи. Многие, отдыхая, засыпали прямо на берегу.
Появились долговязые Котяй и Санька Овчинниковы.
Терешка в шелковой рубахе и румяный гармонист Андрюшка Городилов дерзко оглядывали девок. Когда толпа, приехавшая из Уральского, проходила мимо, они окликнули Дуняшу Шишкину. Терешка пообещал ей поджечь косу в церкви.
– За глухого тебе будет… Так свечой и запалим.
Дуня сделала вид, что не слышит.
Бабы привезли узлы с пирогами и караваями. Поп пробовал пальцами, пышны ли сдобы и пироги, отрывал крылышки у гусей и уток.
Тем временем гольды из козел и длинных досок, оставшихся от постройки, сложили большой стол для народа и другой, поменьше, для начальства. Бабы накрыли их скатертями.
Айдамбо торжествовал.
«Вот я теперь одет красиво и чисто и буквы умею писать. Сегодня пусть она меня увидит».
Колокол мерно и звучно бил на звоннице, и гул его волнами несся в амурские дали.
К паперти подкатила лодка, большая, со многими гребцами, покрытая ковром. Из нее вылез Гао Да-пу. Он низко поклонился священнику.
Айдамбо был неприятно удивлен.
«Зачем это купец приехал? – подумал он. – Это церковь для бедных людей, кто страдает много и хочет правильно жить. Русский бог от бедных людей родился. Если бы он к купцу попал, может, еще хуже его мучения были бы».
Айдамбо подошел к попу.
– Китайца отсюда прогнать?
Священник рассердился.
– Ты смотри у меня!.. – И, подумавши, добавил, приставив палец ко лбу гольда: – Храм открыт для всех. Кто угодно пусть ходит в храм. И в дурной душе может явиться раскаяние.
«Да, пожалуй, так правильно будет, – подумал Айдамбо, несколько успокоившись. – Но все же Гао гонять бы отсюда хорошо. Напрасно ему позволяют тут быть. Он только обманывает всех. Отца поил часто и отбирал все меха даром. Если бы не Егорка, он забрал бы Дельдику. А один раз трое братьев Гао связали пьяного отца».
Душа переворачивалась от гнева, когда Айдамбо, вспоминая все это, смотрел на Гао.
«Этого торгаша хорошо бы удавить веревкой и выбросить в озеро с камнем на шее».