Амур-батюшка (Книга 2)
Шрифт:
И вдруг узнал, что все зря, что любит она другого. И с тех пор Иван ушел в себя, прежде в самом деле шутил, а теперь только делает вид, что шутит. "Нет, Иван, гни свое..."
Он надеялся на силу, на богатство и на ловкость своего ума.
– Ты помнишь, малая была, про книжку меня спросила? Я с тех пор и читать пристрастился, - заговорил он.
– Читаю, а все мне кажется, что чего-то не хватает... Я бы тебе читал в голос.
– Он усмехнулся.
У нее был вид, как у птицы, которая услышала первый отдаленный выстрел охотника, подняла голову и не знает, взлететь ли и умчаться прочь,
– Дуня, ведь ты Илью не любишь, - твердил он свое, - а я тебя люблю! Одумайся да полюби меня. С Ангой я не венчан... Не люблю ее! Я в несчастье, погубленный пристал к ним, сам стал гольдом, поднялся, а всю жизнь ждал, что придут поселенцы с Расеи и полюбит меня девица. Так мне и колдовали, предрекли с тобой любовь. У меня шея крепкая, руки дела не боятся. Мне люди говорят, что я всю тайгу захвачу. Было бы для кого! Мне надо ради чего-то жить... Я бы горы своротил - тебе бы все! Но я все брошу, и прииски... Зачем мне?
Казалось, он говорил искренне. Он не жалел богатства.
– Дуня, ну, скажи... Скажи!..
– ласково молвил он.
– Почему молчишь? Скажи смело...
– Илюшу люблю, - клоня голову, прошептала она слабо, стыдясь словно, что так жестоко обижает дядю Ваню.
Втайне ей так приятно было слушать все его слова. Но идти за него, за женатого, за приятеля отца, за старого, - ему уже лет тридцать пять, верно, - да что он, смеется!
"Ну, что с ней будешь делать?!
– думал Иван.
– Как я могу заставить ее полюбить себя? Илья ее околдовал. Бойкая, ловкая, ума - палата... Как она не поймет?"
В голубых глазах Дуни мелькнул огонек.
"Или она играет со мной?" - подумал Иван, и в этот миг душу обдало жаром. Глаза ее смотрели открыто, вызывающе, озорно; они поднимали в нем зверскую, неведомую силу. Казалось, она понимала, что происходит с ним. Сейчас он готов был на любое преступление...
Иван протянул руку, обнял ее крепко.
– Дуня...
– Да поди ты к чертям, дяденька, с такими шутками!
– вдруг грубо ответила Дуня и оттолкнула его.
За дверью послышались голоса. Тунгус бранился с Савоськой.
Иван засмеялся и замотал головой.
– Разве ты меня не любишь? А я надеялся! Но все равно помяни мое слово...
Вошли Спирька и Родион.
– Помяни мое слово!..
– с деланной ласковостью повторил Иван.
Народ к нему все шел и шел.
– У нас к тебе дельце, - таинственно шепнул Санька.
– Зайди вечером.
* * *
Шатровые ворота Овчинниковых утонули в сугробе. Из тяжелых снегов курился дымок. Белые пряди инея, как седая грива, висят над крышей и над дверью. На цепи лязгает, лает собака. В просторном, полупустом доме Овчинниковых, как в лабазе, пахнет мукой и залежалым товаром. Пол застлан половиками.
Братья - голубоглазый Санька и кареглазый Котяй - уселись по обе руки гостя. Вечер шел в разговорах о торговле и охоте, но между делом Санька помянул про главное. Он просил Бердышова помочь женить Терешку.
– На ком желательно?
– оживился Иван.
– На Дуньке Шишкиной. А я тебя так уважу, что удовольствуешься.
– А ты что поздно хватился? Она уже просватана. Она Илью Бормотова любит.
– Ну какая там любовь!
– от души воскликнул Санька.
– Мы богатые, а они голь, нищета!.. Будь милосерден, прижми-ка Спирьку, а то к нему подступа нет.
– Уж подсоби, - слабо просил Котяй.
– Ты захочешь - сотворишь.
– Да почему именно ее надо?
– Она девка здоровая. А нам невестку в дом надо хорошую. Хозяйство большое, а старуха одна не управляется. Она бой-девка, подсобляла бы нам. Опять же породу не испортит, - подмигнул он.
Котяй и Санька так чисто смотрели Ивану в глаза, словно затевали доброе дело.
– Я бы взялся, да мне ехать надо, - весело ответил Бердышов.
– А верно, вам в дом надо хорошую работницу!
Для Саньки все это было так ясно, что он и поддакивать не стал. С печи слез Терешка и подсел на лавку, подложив под себя подушку.
– Ты что, Терешка, отдыхаешь?
– спросил Иван.
– Отдыхаешь!
– тихо передразнил отец.
– Он болеет. Злые люди оговорили. Его на сходе драли. Ворота будто Дуньке хотел вымазать, да вроде попался.
Санька не сказал, что сам он подучил этому сына. На сходе мужики решили выдрать Терешку и дали розги в руки его собственному отцу - Саньке. "Твой сын, учи-ка его!" - велел Родион. Под розгами Терешка стал винить отца, признался, что его подучивал снасильничать, затянуть Дуняшу в пустой амбар. Отец, озлобившись на такие признания, избил Терешку розгами до полусмерти и теперь каялся.
– Мне ехать послезавтра утром, - оказал Иван.
– Но все же я попробую тебе подсобить, - хитро засмеялся он.
Овчинников рассказал, что к Дуне многие сватаются, что приезжал недавно один богач из города.
Санька удивлялся, что хорошего и Дуня и отец ее нашли в Илюшке.
Иван посмеивался, поддакивал, а сам думал, что Дуня, видно, прославилась, из-за нее шла целая война. Люди бьются в дом Спиридона, охотников много на его дочь. "Чем милей и старше становилась она, тем больше спрос, как на товар. Но еще посмотрим, кто лучший охотник! Неужто Илья?"
– Попробуй, попробуй!
– с надеждой говорил Санька, провожая его. Он полагал, что Иван хочет набить цену.
– А я не постою.
– Ладно, а ты жди, - уходя, сказал Бердышов.
– Может, что-нибудь и получится.
В зимнике и в избе у Родиона на сохачьих и медвежьих шкурах улеглись вповалку тунгусы и работники Бердышова. Родион лежал в кровати. Иван присел к нему и сказал, что был у Овчинниковых.
– Они просили меня помочь сосватать Дуню.
– Я с ними поссорился, - отвечал Родион.
– Сына его драли мы на сходе. За что - я тебе говорил... А летом я у них одалживал коня. Теперь придираются ко мне, требуют соболей. Чем Санька богат? Кому надо занять, идут к нему. Он с гольдами тоже здорово торгует!.. Только он от своей избы и не шагнет далеко. Как ты, по речкам не таскается. Ему выгодно, что Синдана прогнали. Горюнцы теперь чаще к нему ездят. А сам он выше первых быков по реке не поднимался, говорит, что хлеб за брюхом не ходит... Бродяги у них в тайге живут, лес рубят для пароходов.