Аналогичный мир - 3
Шрифт:
— Что с тобой? — мягко спросил Жариков.
— Я… я… — Андрей судорожно сглотнул. — Я спросить хотел… Иван Дормидонтович, я… я в самом деле такой… ненормальный?
Так, совсем интересно. На этот раз что ему почудилось? Сначала заставим говорить.
— Не понял, Андрей, ты о чём?
— Ну… — и совсем тихо, упавшим голосом: — Этот, гомосексуалист. Это же не нормально. Тот… ни к кому не лез, только ко мне. И… и что я с вами… но ведь это неправда…
— Конечно, неправда, — сразу согласился Жариков. — Послушай, Андрей…
— Я книгу стащил, — продолжил Андрей, словно не услышав. —
— Подожди, — перебил его Жариков, переключая его сразу на себя и другую тему. — Что значит «стащил»? Взял в библиотеке?
Андрей угрюмо мотнул головой, быстро исподлобья посмотрел на Жарикова и снова опустил ресницы.
— Нет, там бы догадались, я у… ну, она совсем за своим не следит, уйдёт, а дверь открыта, и на виду книга, я взял, прочитал, ну, где про меня написано, и обратно положил. Она и не заметила.
Теперь он ещё по чужим комнатам шарит, этого только не хватало!
— Андрей…
— Нет, Иван Дормидонтович, но… но если это так, я… я жить больше не могу. Значит, и правда, что спальник всё поганит, я к вам просто поговорить ходил, и вот, опоганил вас, теперь и о вас так думают, ну, что и вы…
— Стоп-стоп, наговорил ты много, давай разбираться. Кто и что про меня думает, меня не волнует. Я о себе всё сам знаю.
Андрей удивлённо поднял голову и даже рот приоткрыл.
— Да-а? — совсем по-детски вырвалось у него.
— Да, — твёрдо кивнул Жариков. — Так что за заботу спасибо, но… но об этом можно не думать. Теперь о тебе. Что ты книгу взял, это ещё ничего, а что по чужим комнатам шаришь… это, извини, Андрей, это уже никуда не годится.
Андрей кивнул.
— Да, я знаю, это я только один раз, за книгой.
Жариков кивнул и решил не уточнять, что факту изъятия книги, разумеется, предшествовали разведка и проверки. И кажется, он догадывается, кто та «она», что «за своим не следит» и всё на виду держит. С ней отдельный разговор будет. Ибо народная мудрость: «Дырка делает вора», — не устарела.
— И чтоб больше этого не было, — сказал Жариков с максимально возможной строгостью. — Нужна книга, или ещё что, попроси. Понял?
— Да, — уже не опуская глаз, ответил Андрей.
— Хорошо. Теперь дальше. С чего ты взял, что ты — гомосексуалист?
— Но, — растерялся Андрей, — но я же… я — джи, Иван Дормидонтович.
— Ну и что? — спокойно возразил Жариков. — Раз ты «сексопатологию» прочитал, давай разбираться. Итак…
— Я там не всё понял, — осторожно сказал Андрей.
— Вот! — обрадовался Жариков. — Так прежде чем паниковать, надо понять. Сейчас разберёмся.
Андрей кивнул, с надеждой глядя на Жарикова.
Чёткие, академически строгие вопросы и по-ученически старательные ответы.
— Молодец, — кивнул наконец Жариков. — Действительно усвоил. — Андрей невольно улыбнулся. Впервые за время разговора. — И последний вопрос. Что из сказанного относится к тебе?
Андрей открыл рот, закрыл, судорожно сглотнул.
— Но, Иван Дормидонтович…
— Тяга к мужчинам у тебя есть, спрашиваю? — Жариков перешёл на более простые, почти житейские формулировки.
Андрей мотнул головой.
— Так какого чёрта ты мне голову морочишь?! —
— А… а у меня и к женщинам тяги нет, — с робкой надеждой сказал Андрей. — Это… это ничего?
— Как ты на Новый год плясал… — хмыкнул Жариков.
— Это ж я не для себя, — вздохнул Андрей.
— А для кого? — терпеливо спросил Жариков.
— Для Колюни, — Андрей улыбнулся. — Он меня ещё на Рождество просил, ну, за него поплясать. Вот я и старался.
Жариков вздохнул. Ну, какого чёрта все, кому не лень, лезут туда, куда их не просят. Операцию сам себе никто не делает, а тут…
— Встретишь ты ещё её, свою женщину, Андрей, у тебя всё впереди. И всё у тебя будет.
— Да кому я нужен такой, — вздохнул Андрей.
— Ещё один на мою голову, — улыбнулся Жариков.
— А первый кто? — заинтересованно спросил Андрей.
— Врачебная тайна, понял?
— Понял.
Андрей уже успокоился, по крайней мере, внешне, и в его глазах появилось прежнее мальчишеское выражение лукавого любопытства. И всё-таки он опять вернулся к прежней теме.
— Так, что насиловали меня, это ничего? Да? Я… я ведь и раньше думал. Ведь нас всех ещё в питомнике надзиратели по-всякому… ещё до той сортировки, я же помню. И потом…
— Ничего, — кивнул Жариков. — Это твоё прошлое, Андрей. Нельзя давать прошлому власть над собой. Мало ли у кого что было в прошлом.
Андрей нерешительно кивнул.
— Да, мы… мы до сих пор иногда во сне кричим, вы… вы знаете об этом?
Жариков невесело улыбнулся.
— Не вы одни. Вы же живые люди, вот вам и больно.
Андрей вздохнул и встал.
— Спасибо, Иван Дормидонтович, я пойду тогда, да? Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, Андрей, — кивнул Жариков.
Уже у двери Андрей остановился и обернулся к Жарикову.
— Так… так мне можно опять приходить к вам? С философией?
— Можно, — робкая надежда в глазах Андрей тронула Жарикова, и он повторил: — Можно.
— Спасибо, Иван Дормидонтович, — просиял Андрей. — Спокойной ночи.
И выскочил за дверь.
Жариков потёр лицо ладонями и стал собирать разбросанные по столу бумаги. Как же сидит в парнях прошлое, и как оно переплетается с новым, с тем, что они узнают, читают, и какой страшной силой обладают стереотипы. Стереотип отверженности. Ко всему прочему, к их зависимостям, фобиям, ещё и это. И похоже… похоже, это тоже входило в комплекс. Привязанность к хозяину как следствие отверженности среди рабов. Жажда найти защиту. Ласковые, привязчивые, бесконечно одинокие, запуганные… и расчётливо жестокие, рассчитывающие только на себя, убеждённые во всевластии насилия. Оборотная сторона… Ладно, всё это он уже обдумывал. Даже с Юркой обсуждали, ещё летом, когда решали, можно ли допустить парней к работе в палатах. Тогда они рискнули, о многом только догадываясь. Тот риск оправдался. И породил новые проблемы. А Крис давно не заходит, видимо, всё-таки сумел объясниться с Люсей, и пока там порядок, а потом… Люся ведь тоже… медицинский случай. Ну, тут надежда на квалификацию Криса. Шерман тогда спрашивал о сексотерапии, почему мы её не применяем. Применяем. Когда удаётся. Люся с Крисом как раз такой случай.