Аналогичный мир - 4
Шрифт:
После торжища автобус шёл заметно быстрее. Шофёр явно навёрстывал упущенное частыми остановками. Холмы стали плавными, и по обочинам уже не луга, а жёлто-серые поля, частые небольшие деревни. Их проскакивали с ходу, не то, что остановиться, даже скорость не сбрасывали.
— И куда гоним? — вздохнула одна из женщин.
— В Сосняки! — весело ответил Андрей. — С ветерком и без оглядки.
Он по-прежнему сидел, чуть перегнувшись в проход, чтобы лучше видеть дорогу. И шофёр, встретившись с ним глазами в верхнем зеркальце, подмигнул ему.
Шаврово оказалось городком чуть больше Ровенек, с такой же
И снова поля и луга вперемешку с островками леса, то сплошь белого от берёз с кое-где блестящими, как фольга, жёлтыми листочками, то тёмного от елей. Деревни теперь оставались в стороне, остановки не предусмотрены ни расписанием, ни шофёром.
Эркин рассматривал расстилающийся и словно медленно вращающийся за окном пейзаж с живым интересом. Скирды и копны — он, правда, путался где что — рощи, деревни… ему не просто интересно, а… приятно видеть всё это. Однажды, очень давно, он ещё совсем мальцом был, только-только начал всерьёз работать, его везли на торги, а кузов был щелястый, а приковали высоко, и он оказался лицом у щели. Он помнит, там тоже были зелень и дома, но помнит и своё пустое равнодушие ко всему этому. А здесь… так что, у него теперь есть… Родина? Полина Степановна им много рассказывала, объясняя, почему это слово пишется с большой буквы. Тогда ему казалось, что он всё понял и понял правильно, но к нему это не относилось. Он же родился рабом, а у раба родины нет, ни с маленькой, ни с большой буквы. Из Алабамы уезжал — не щемило ничего, и не тоскует он, как это, да, правильно…
— Андрей, — тихо позвал он.
Андрей быстро и молча повернулся к нему.
— Ностальгия… Это тоскапо Родине, так?
— Ну да, — кивнул Андрей. — С чего это ты?
— Так, — маловразумительно, но исключая дальнейшие расспросы, ответил Эркин и снова повернулся к окну.
Андрей недоумённо пожал плечами, но спрашивать не стал.
Эркину сейчас не хотелось ничего объяснять. Да и как объяснить, если сам не до конца понял. Ностальгия — тоска по Родине, у него нет тоски, значит, нет и Родины? Так, что ли? Норма тоскует по Алабаме, сразу чувствуется, она и хочет жить, как русская, как все вокруг, а получается, как там. А он? Ему ещё тогда, зимой, Тим сказал, что он стал, как русский, и Маленький Филин пусть по-другому, но это же сказал. Но он не русский, он — индеец, и Родина у него… вот кутойс, когда о Равнине рассказывает, то держит себя, а видно, что не о чужом, о своём говорит, о Родине. Родина — это когда всё своё, а что у него своё? Женя, Андрей, Алиса… вот его Родина, так получается. Ну… ну и пусть так. Где они, там ему и… Родина, со всех букв, и больших, и маленьких.
Взмахом головы Эркин откинул со лба прядь. Андрей, покосившись на него, улыбнулся.
— И до чего додумался? — спросил он с ласковой насмешкой.
— Что жить хорошо! — с той же интонацией ответил Эркин.
Андрей радостно заржал.
— До чего ж ты у меня умный!
— Вот и слушайся! — отпарировал Эркин.
За окном вдруг развернулось огромное серое поле с самолётами.
— Ух ты-и-и! — потрясённо выдохнул Андрей, наваливаясь
— Да-а, — поддержали Андрея, — отгрохали махину…
— А земли-то под неё ушло…
— А начинали с чего, помнишь…
— Не, меня призвали как раз…
Аэродром уже остался позади, а автобус ещё наперебой вспоминал, как расчищали и ровняли поле под маленькие военные самолёты, а потом и самолёты, и полосы, ну да, ВПП называются, под них как на дрожжах росли, и ангары…
Под эти разговоры въехали в Сосняки.
Город, как сразу увидел Андрей, не чета не только Загорью, но и Ижорску. Новые дома в три и пять этажей, большие сверкающие витрины, нарядная толпа на улицах, нарядные церкви, блестящие свежей краской стен и позолотой куполов.
— Церквей как много, — вслух удивился Эркин.
Ему тут же в несколько голосов стали объяснять.
— Так торгаши одни живут…
— Ага, не обманешь — не продашь…
— Вот и жертвуют…
— Грехи, о-хо-хо, замаливают…
И автовокзал тут… настоящий, и тоже явная новостройка. Шофёр с шиком притёр автобус к тротуару и обернулся.
— Сосняки, конечная. Просьба освободить салон.
Фредди ещё на подлёте, когда на развороте внизу открылось поле с рядами самолётов и ангаров, и большой куб аэропорта, понял, что карта устарела, и Сосняки совсем не такое захолустье, которое он ожидал увидеть. Что ж, тем лучше для дела. И понятно, почему здешняя точка в реестре Страуса помечена четырьмя звёздочками. Страус помечал свои точки, как отели, пятизвёздочная одна, в Царьграде, ну, столице и положено, так что четыре звёздочки говорили о многом.
На такси Фредди решил не тратиться и поехал на городском автобусе до центра. Из автобусного окна город совсем по-иному смотрится, и разговоры послушать тоже стоит. Хоть он и понимает даже не каждое десятое, а двадцатое слово, но и это кое-что даст.
Эркин и Андрей не спегша шли по улице, с благодушным интересом глазея по сторонам. Можно было бы, конечно, и доехать на городском автобусе, но они предпочли размяться после долгой дороги.
— Товар дорогой, до нас не раскупят.
— Точно, — кивнул Эркин.
Что джинса недёшева, он ещё по Бифпиту помнил, а этот… Страус, в газете написано, лучшая фирма, и за одно имя приплата, куртка у него призовая с нашивкой Страуса, у Андрея другая была, так что, конечно, пусть себе купит.
— Андрей, смотри.
— Ага! — завороженно выдохнул Андрей, разглядывая витрину книжного магазина.
Да, их загорский, как говорится, и рядом не стоял. Там и в половину такого выбора нет.
— Ладно, — тряхнул головой Андрей. — На обратном пути зайдём.
Эркин кивнул, но уточнил:
— Если деньги останутся.
Андрей самодовольно ухмыльнулся.
— Не боись, братик, на всё хватит.
Потом так же постояли у магазина игрушек, прикидывая. Чего такого нет у Алисы, чтобы купить ей в честь первого сентября. А там мебельный, и ещё книжный, и ещё, и ещё… Магазины тянулись и теснились вплотную друг к другу, и так до Торговых рядов, таких же, как в Загорье, но побольше, на целый квартал, а за Торговыми рядами опять магазины, а уж трактиров, кабаков, чайных, пельменных, ресторанов, кафе… а это что?