Аналогичный мир
Шрифт:
Гольцев быстро вскинул руки к плечам.
— Сдаюсь. Шёл не за этим, конечно, но спасибо.
Фредди довольно хохотал, ржал Андрей. Смеялся и Гольцев, а отсмеявшись, сказал:
— А ведь страшные вещи рассказываешь, парень. Человек сам себя рабом делает, — и передёрнул плечами, как от холода.
— Он и так раб, сэр, — возразил Эркин, — от рождения раб. Кто рабом родился, рабом и будет. А клятва…
— А снять клятву можно?
— Нет, сэр. Клятва до смерти.
— Чьей? — быстро спросил Гольцев.
— Раб всегда умирает раньше
— Страшно, — повторил Гольцев. — Ну, а если случится так, что хозяин раньше умрёт?
— Когда как, сэр, — пожал плечами Эркин. — Рабов таких продавали, как выморочное имущество, я слышал, ну, кто ещё может работать, а там раб сам решал. За клятву держаться, так новый хозяин может и не посчитаться с этим, запорет за непокорность. Рабскую клятву рабу и беречь, сэр.
— А освобождение сняло клятву? — задумчиво спросил Гольцев.
— Рабскую клятву рабу и беречь, — повторил Эркин и потянулся за чайником, показывая, что больше говорить на эту тему не намерен.
Гольцев улыбнулся.
— Спасибо тебе, я и не думал, что здесь такие сложности. Об этом же не прочитаешь нигде.
— А что? — не выдержал Андрей. — Об этом книги пишут?
— О рабстве? И писали, и пишут.
— Надо же, — покрутил головой Андрей. — А зачем?
— А это смотря кто пишет, — рассмеялся Гольцев. — Ты грамотный?
Андрей набычился, покраснел, но ответил:
— Плохо очень.
— Читаешь, пишешь?
— Нуу… писать не умею, — вздохнул Андрей, — а читать… — и резко бросил: — Обхожусь без этого! Ковбою грамота не нужна, бычки и так ухожены!
— Вот учись и прочитаешь, — не принял вызова Гольцев.
— Читать — глаза портить, — буркнул Андрей.
— Это кто тебе такую глупость сказал? — Гольцев улыбкой смягчил насмешку.
Андрей покраснел, открыл было рот, но его остановил взгляд Эркина.
— Хороший чай у вас, — Гольцев с явным удовольствием допил кружку.
— Наливайте ещё, сэр, — вежливо предложил Эркин.
— Не разорю вас? Дорогое ведь удовольствие.
Эркин переглянулся с Фредди, Андреем и улыбнулся своей «настоящей», меняющей лицо улыбкой.
— Нет, сэр, не разорите. Надо будет, ещё выиграем.
— В карты?
— Карты — белая игра, сэр.
— Расскажи ты, Фредди, — попросил Андрей.
— Вы делали, вы и рассказывайте, — хмыкнул Фредди.
— Мы на спор взялись чужое стадо по балочному мосту перевести, — стал рассказывать Андрей. — Ну, мост без настила, вода внизу ревёт, бычки боятся. А вброд не пойдёшь, мины. Ну, мы и взялись.
— На время, — добавил Эркин, оторвавшись от лепёшки.
— Да. И что мы за сколько? А! В полчаса уложимся. Ну вот, и все спорили. Не с нами, а друг с другом. Мы прогнали, и десятая доля с выигрыша нам.
— Законная доля, — кивнул Фредди.
— Ну вот, мы и оделись с выигрыша, и вкусноты всякой накупили, — Андрей довольно заржал.
— А чего кофе настоящего не купили? — отсмеялся Гольцев.
— А
Гольцев кивнул.
— Я из поморов, мы на северном побережье живём. Нас так чаехлёбами и зовут, — сказал вдруг быструю непонятную фразу и тут же сам перевёл. — Чаю не попьёшь, трески не поешь, как работать будешь? Треска — это рыба такая. Не пробовали?
Парни враз замотали головами и посмотрели на Фредди. Тот тоже покачал головой. Гольцев усмехнулся.
— Тут она дорогая, деликатесом считается. А у нас… треска да чай, чай да треска, ну, мясо ещё, грибы с ягодами. Хлеб привозной, дорогой очень.
— Вкусная она? Ну, треска эта, — спросил Андрей.
— Что привычно, что о доме напоминает, то и вкусно, — серьёзно ответил Гольцев.
Фредди невольно кивнул, и Гольцев продолжил:
— Дом, родина — это самое дорогое у человека… За это и живём, и воюем, и…
— А если нет дома? — вдруг резко перебил его Эркин. — Тогда как, сэр? Жить незачем, так? Где моя родина?
— Да, вас, индейцев, согнали с родной земли. Так ведь люди-то есть. Пусть резервация…
— Ты мне руки вчера крутил, рассматривал, номера не заметил? — голос Эркина оставался тихим, но зазвенел от напряжения. — Я питомничный. От рождения раб, рабом рождён. Мне что вспоминать? Всё рабское. Каша… из рабской крупы. Хлеб… рабский, кофе рабское, мыло рабское. Сапоги на мне, куртка… всё рабское. Мне как быть, сэр?
Фредди прикусил изнутри губу. Всё-таки завёлся Эркин. Жаль. И тут же рассердился на себя. А на хрена он будет успокаивать Эркина, оберегать этого русского?
— Потому и чай любишь? — неожиданно спросил Гольцев.
— Да, — резко ответил Эркин. — И поэтому. И ты сюда не за чаем пришёл. Тебе тот раб, телохранитель, нужен. За хозяина всегда раб ответчик. Что ни случись, всегда на нашей шкуре отзовётся. Раб всегда виноват.
— А может, убили его? — быстро спросил Гольцев.
— Может, и убили, — так же быстро ответил Эркин. — А может, и сбежал, а может, и здесь остался. Его дело. Его хозяина убили, ему и думать.
— А с чего ты так завёлся? — резко изменил тон Гольцев.
Эркин напряжённо свёл брови, глядя в костёр, и заговорил уже медленно, размеренно.
— У раба ничего нет. Ни имени, ни родителей, ни детей, ни одежды своей, ни дома. И когда мы находим что-то своё и прячем, приходят белые и отбирают.
— Ты что, поверил тому…?! — вмешался Андрей.
— Заткнись, — бросил, не глядя на него, Эркин. — Мне двадцать пять полных, а я и не жил ещё, считай. И все мы так. У каждого своё, каждый нахлебался. Что захотим сказать, то и скажем. Не захотим, не выбьешь. Битые все. Каждый сам по себе живёт и сам за себя отвечает. Это в имении, один кусок господский стырил, так всех перепороли. А теперь… каждый свои счёты сам сводит. Как рабы жили, интересно тебе, что ж, рассказать можно. Да слушать неприятно будет. Не для такого костра рассказы.