Anamnesis vitae. (История жизни).
Шрифт:
— Это по какому поводу пир? — поинтересовался Семен, тоже заметив непривычное обилие огней.
— А я знаю? — пожал я плечами. — Вот сейчас и посмотрим.
В приемном отделении было тихо. Мы с лейтенантом осторожно шли по ярко освещенному коридору, оглядываясь на малейший шорох. Впрочем, шорохов никаких не было, поэтому оглядывались мы просто так.
Больница, обычно в это время гудящая словно потревоженный пчелиный рой, теперь казалась вымершей: ни звука, ни движения…
— Что за черт? — растерянно пробормотал я. — Где все?
— Не нравится мне
Там никого не оказалось. Мы переместились к следующей двери. Тоже — пусто.
Третья дверь, ведущая в мой личный кабинет, распахнулась сама, как только Семен протянул к ней руку. Он шарахнулся назад и вскинул пистолет.
На пороге стояла Клавдия Петровна. Почему-то в резиновых перчатках и с двумя ложками в руках.
— Добрый вечер! — ласково сказала фельдшерица и ткнула ложками в лейтенанта.
Тот задергался, выронил пистолет и без сознания осел на пол. Клавдия Петровна склонилась над ним, не отнимая ложек от содрогающегося тела.
Мой самодельный дефибриллятор! Но какого черта?! Я рванулся к поверженному Семену…
— Стоять! — спокойно, даже с улыбкой, предупредила фельдшерица. — Стрелять буду!
Я замер на месте, зачарованно глядя в черный глазок дула Семенова пистолета, который очень уверенно держала теперь Клавдия Петровна.
— Зря вы во все это ввязались, доктор! — покачала она головой. — Ох, зря!
— Вы?! — только и смог выдавить из себя я.
— А разве Зара вам не рассказала?! — в свою очередь изумилась фельдшерица. — Да, я пару месяцев назад услышала от нее этот рецепт. Ну, о котором вы говорили с Семеном.
— Рецепт?
— Рецепт, конечно! А что же еще: прикончить девять беременных, собрать девять нерожденных душ и получить здоровье, бессмертие и исполнение желаний. «Реципе, Да, Сигна!» — «Возьми, выдай, обозначь!» Вы же учили латынь, Пал Палыч? И фармакологию — тоже. Цыганка, дурочка, сообщила мне готовый рецепт здоровья и бессмертия, сама того не поняв!
— Да какой это, к лешему, рецепт?! Всего лишь легенда… — возмутился я.
Клавдия Петровна нехорошо прищурилась и понизила голос.
— Не верите, Пал Палыч? Зря не верите. Это — рецепт. И он сработает, как только Данька доберется до последней, девятой. До вашей Аленьки… Стоять! — прикрикнула она, заметив мое движение. Пистолет смотрел точно мне в лоб.
Я замер, позволяя мгновенно вскипевшей ярости немного улечься.
— Так вот, скоро, очень скоро Данила выздоровеет! Вам не понять, каково это — растить дебила. Всю жизнь я мечтала о том, как вдруг, в один прекрасный день, в его глазах появится мысль. О том, как перестанет стекать струйка слюны из уголка его рта. О том, как исчезнет его идиотская улыбка! О том, как на него станут засматриваться девушки — не как на диковинку из кунсткамеры, урода, — а как на нормального, привлекательного молодого мужчину… — Клавдия Петровна шумно перевела дух. — И тут вдруг ко мне на прием приходит эта цыганка и выкладывает свой рецепт! Что это, как не знак судьбы?!
— Признак
Фельдшерица усмехнулась:
— Меня радует, что вы не теряете чувства юмора даже перед смертью… которая, увы, наступит очень скоро.
Я почувствовал неприятную слабость в коленях. И, чтобы не дать страху овладеть мной окончательно, спросил:
— Как он это делает?
— Кто и что? — удивилась Клавдия Петровна.
— Данила. Как он исчезает и появляется?
— А, вы об этом… Не знаю, это у него с детства. Я, кажется, говорила уже как-то: меня молнией ударило, когда я Данилкой беременная была. Наверное, оттуда и пошло… Умеет как-то создавать временные тела вдали от себя, так сказать, из подручных средств. Из воздуха, воды, земли… Да из чего угодно. А как он это делает — не скажу, не знаю. Да он и сам-то, похоже, не понимает… просто делает, и все тут. В такие моменты и какое-то время после них Данила даже становится почти нормальным. Для реализации моего плана это умение оказалось очень кстати… Данька! — вдруг крикнула она через плечо.
Из дверей кабинета появился Данила с канистрой в руке:
— Здорово, док! — широко улыбнулся он.
— Привет! — машинально поприветствовал его я.
— Данька, время пришло. Пал Палыч нам больше не нужен. Простись с ним — как ты умеешь! — мрачно распорядилась фельдшерица.
— Ладно, ма! — кивнул дебил, швырнул пустую канистру в открытую дверь кабинета и медленно пошел на меня.
Я тупо наблюдал, как огромная фигура приближается. Черт, что же делать-то?!
— Стойте! — выкрикнул я, уворачиваясь от длинных Данькиных рук.
— Что еще? — с досадой спросила Клавдия Петровна, доставая из кармана халата спичечный коробок.
— А где все? Больница что, пустая? — я пытался протянуть время. Сам не знаю, зачем, поскольку помощи ждать было неоткуда.
— Почему же — пустая? — удивилась фельдшерица. — Все здесь. Спят кто где.
— Спят?!
— Спят, — подтвердила она. — Я им помогла. Фторотаном.
И чиркнула спичкой. Крошечный огонек поколыхался неуверенно на самом конце, да и погас. Клавдия Петровна процедила что-то невнятное сквозь зубы и повторила попытку.
Теперь пламя занялось сразу: ярко и уверенно. Фельдшерица подождала секунду, пока разгорится, и, отступив на шаг, бросила горящую спичку в мой кабинет.
С легким хлопком там полыхнуло. Оранжевые языки пламени вырвались из двери, едва не лизнув Клавдию Петровну. Она с противным хихиканьем успела отскочить и нетерпеливо приказала замершему в ожидании сыну:
— Данька, чего застыл! Заканчивай с ним!
Дебил с урчанием обхватил меня своими ручищами. И сдавил, продолжая сжимать все сильнее и сильнее, выдавливая из меня остатки воздуха вместе с жизнью.
Я почувствовал, как хрустят мои ребра. Одно из них, кажется, уже сломалось — судя по пронзившей бок острой внезапной боли. А чертов маньяк обнимал меня все крепче. Будто удав — кролика.
— Отпусти его! — скомандовал звонкий, уверенный голос где-то позади. Очень уверенный.