Anamnesis vitae. (История жизни).
Шрифт:
— Уф! — с облегчением выдохнул старик. — Напугал-то как… И чего? Какой человек? Чего ему надо?
— Да ничего не надо. И не ему, а ей! — Петька появился над склоном и протянул деду руку, выдергивая его на вершину. — Вот, гляди!
В трех шагах от оторопевшего старика лежала девушка. В безмятежной позе, закинув руки за голову, она напоминала задремавшую под солнцем пляжницу. Сходство особенно подчеркивало то, что одежды на девушке не было. Никакой.
— Она… живая? — шепотом спросил Петька.
Опомнившись, Терентий Иваныч
— Не знаю, — тоже шепотом ответил он и присмотрелся. — Дышит вроде.
— Спит? Да что она тут вообще делает-то? И как на остров попала? — продолжал допытываться внук, не отрывая глаз от странной находки.
— Не знаю, говорю! — огрызнулся дед. — И перестань пялиться!
Петька покраснел и отвел глаза.
Девушка была красива. Какой-то нездешней, непривычной красотой. Ослепительно-белая кожа резко контрастировала с пышными, огненно-рыжими волосами, рассыпавшимися по траве. Тонкое тело с маленькой юной грудью казалось изваянным из мрамора. Будто какой-то сумасшедший скульптор приволок на этот богом забытый островок мраморную глыбу, высек из нее чудную статую, да так и оставил здесь, неизвестно для кого и зачем…
— Прикрыть бы ее надо… Петька, доставай свой спальник, живо! Не дело это — голой перед мужиками лежать, — распорядился дед и склонился над девушкой.
— Живая! Дышит и жилка на шее бьется! — с заметным облегчением констатировал Терентий Иваныч.
Петька тем временем достал спальный мешок, расстегнул его и, старательно отворачиваясь, укрыл находку. Оценил дело рук своих и тщательно подоткнул края спальника.
— Эй! Барышня! Как тебя… Просыпайся, домой пора! Эй! — Дед потряс девушку за плечо, сначала осторожно, тихо, затем — все сильнее и сильнее.
Никакой реакции. Красавица и не думала открывать глаза. Она все так же безмятежно спала, слегка улыбаясь во сне яркими, немного припухшими губами.
— Барышня, вставай! Вставай, кому говорят! — не на шутку рассердился дед, завидев такое равнодушие девушки к попыткам разбудить ее.
Нет ответа.
— Дед, что делать-то будем? — не сводя глаз со спокойного спящего лица, поинтересовался Петька, сидящий по-турецки в сторонке.
— А я знаю?! Оставлять ее тут нельзя, это понятно. Почему она не просыпается? Может, она и не спит вовсе, а без сознания? И как вообще она сюда попала? Где ее одежда, лодка? — Старик выглядел растерянным.
— В больницу ее надо везти! — резюмировал Петька и встал. — Давай, дед, хватай наши вещички, а я — девицу. И в лодку. Уха на сегодня отменяется: погребем обратно в Кобельки.
— Да уж! Поели ушицы… — крякнул дед и принялся навешивать на себя рюкзаки.
7 сентября 1987 года, 17.10,
Кобельки, участковая больница
Отобедав и отдав должное стараниям Инки с Нинкой, я в сопровождении новообретенной
Впереди Клавдия Петровна плечом к плечу с Антоном Иванычем. Оба безостановочно тарахтящие каждый свое, отчего уловить суть выдаваемой ими информации было практически невозможно.
За ними Пал Палыч Светин (я то есть), исполняющий обязанности главного врача. Невероятно важный и изо всех сил старающийся выглядеть старше своих лет.
Затем Мария Глебовна, как бы по инерции налетающая на меня грудью всякий раз, когда я останавливался. (Справедливости ради отмечу, что особого неприятия с моей стороны этот процесс не вызывал).
И в довершение — Инка с Нинкой — с трудом вписывающиеся в коридор, но упрямо шагающие шеренгой и в ногу. Отчего древнее здание больницы ритмично подпрыгивало.
Тылы наши надежно прикрывал Данила, улыбаясь во весь рот и периодически издавая жутковатые утробные звуки (Клавдия Петровна утверждала, что это — пение).
Обход, разумеется, мы начали с приемного отделения. К немалому своему удивлению, я обнаружил, что оно вполне недурно оснащено всем необходимым. Даже небольшие операции можно было проводить…
Я тяжело вздохнул. Можно было бы, если бы вчерашний студент Светин имел хоть какой-то практический опыт… На меня вновь накатила легкая паника: с какой патологией мне придется тут столкнуться, как и чем буду лечить? А главное — и посоветоваться-то не с кем, один я тут такой, дипломированный. Савсэм одын!
— А тут у нас процедурная! — Клавдия Петровна распахнула очередную дверь.
Я шагнул внутрь, огляделся, важно кивнул и вышел. Процедурная как процедурная.
— Теперь давайте по палатам пройдемся! — перехватил инициативу Антон Иваныч и устремился к белой двери с ярко-алой цифрой «1», небрежно намалеванной масляной краской.
Палат оказалось пять. Вернее, когда-то их было семь, но две дальние отделили от общего коридора простенком. В палате № 6 теперь поселился я (весьма символично!). Седьмая палата, тоже переделанная в жилую комнату, пустовала.
Быстренько осмотрев имеющихся в наличии больных (всего в больнице их было четверо) и сделав назначения, я направился было к своему кабинету (да-да, теперь у меня имелся свой кабинет!). Но меня остановил оклик Клавдии Петровны:
— Доктор, куда же вы? У нас еще амбулатория есть!
Как же я забыл?! Ведь учил же когда-то структуру сельской участковой больницы: и в самом деле, должна быть при ней амбулатория. Сиречь — ма-аленькая такая поликлиника, где доктор ведет первичный прием приходящих страдальцев.
В амбулатории оказалось людно. На длинных скамейках, расставленных вдоль стен, сидели человек пять, старательно держась за разные части своих тел.
— Здрасьте! — оторопело выпалил я.
— Здравствуйте, доктор! — нестройным, но дружным хором протянули терпельцы.