Анатолий Серов
Шрифт:
— Лучшим комсомольцам вручаем, помни. Комсомол за тебя ручается.
— Спасибо. Оправдаю. Я…
— Постой, Серов. Ты все-таки подумай. Посоветуйся с родными. Это уже не мечта, а серьезный шаг в жизни. Нелегко стать летчиком, а тем более таким, чтобы мы гордились им. А отступать будет неловко.
Завтра с ответом придешь. Сегодня и слушать не буду. Иди, друг.
Родители уже давно готовились к этой минуте. Внешне они были спокойны. Отец с бодрым видом шагал по комнате. Мать только гладила сына по крутому сильному плечу,
Бабушка, мать Константина Терентьевича, всплескивала руками и качала головой:
— Ай да Серов… Ай да Серов!.. В авиаторы пошел!.. А помнишь, Костя, твой отец тоже сказывал сказку про Серова-стрелка, летал ведь! Что ли при царе Петре Великом?
Константин Терентьевич отмахнулся было: что это бабка вроде даже довольная сидит. Но бабушка настаивала:
— Был ведь, был такой стрелок. Летал. Сам и аэроплан смастерил.
— Бабушка, был. Стрелец, воин русский. Был! Спасибо, что напомнили. Он обнимал бабушку, опять возвращался к матери. — Не бойся, все будет замечательно хорошо. Не волнуйся, мамашенька, я же себя знаю.
— Один Серов по воздуху летал, другой под землей руду царю добывал, задумчиво говорила бабушка. — Как же, мне ли забыть! Как заболел наш-то, все говорил: «Увидишь, Дунюшка, будем летать, мы, Серовы, мы таковские… Стрелец-де упал, а его не забыли, ученые его помнят! Спроси у школьного учителя, он знает, наверно. Наши будут и недра, и небо». Мне ли забыть? А сам-то все надеялся увидеть… Я, говорит, за тридцать перешел, я сильный. Другие — послабже… шахтерский век — тридцать лет, а я… Не дожил и до тридцати четырех мой Тереша.
Под ее тихий говор, отец, заглушая её и — как бы возражая, твердо внушал сыну:
— Я, Толя, всегда верил в тебя. Знаю, что из тебя выйдет настоящий уралец — летчик ли, сталевар, инженер… Ведь горное дело — великая вещь, интересная, ты знаешь.
— Знаю, папа. Я же с тобой все речки изъездил, во всех шахтах бывал. Мне горное дело нравится. И металлургия. Но если меня не примут в авиацию на этот раз, я все равно буду еще и еще готовиться и поступлю, наконец. Ты знаешь меня.
— Я тебя знаю, — отвечал отец с гордостью и затаенной печалью.
Мать с надеждой говорила:
— Еще экзамены впереди. Может, еще провалишься.
Заходили приятели. Некоторые отговаривали, другие радовались за Толю, гордились им:
— Эх, Тошка — зверь лыжный! Ты хоть карточку подари на память.
Толя отправился в цех. Старший мастер уже знал. Прощаясь с Серовым, спросил на всякий случай:
— А то останешься? Первым подручным.
— Это большая честь для меня, Иван Алексеевич.
— Будем с тобой греметь на всю страну. Слово даю — уральское!
— Иван Алексеевич! Я вам уже сколько раз говорил — ваша наука не пропадет. Может, самое главное, что мне нужно в жизни, я получил на заводе, у вас. Спасибо.
Он обнял Кучина так, что тот
— Силен, — сказал тот, переводя дыхание. — Что ж, Тоша, полюбуйся напоследок на нашу стопятидесятитонную. В другой раз увидишь уже не ее, пожалуй.
Идет новейшая техника… С заводом простился? Везде побывал?
— Никого не забыл, Иван Алексеевич.
— Улетаете, соколы, — качнул головой старый рабочий. — Жалко мне и Виктора, хотя и серчал на него — он отбивал тебя, не давал нам с тобой времени, таскал смотреть свои победы в доменном, подумаешь! А жалко все-таки. Улетаете.
— Да, расходимся в разные стороны.
— Ну, нет. Советская дорожка одна. Ведет она и через Надеждинский, и через Уралмашзавод, и через Москву, и через воздушный тракт — под облаками и выше их. Думаешь, я — в стороне от стежки? Как бы не так! Через мои руки прошла первая наша сталь для авиации, так? Теперь человека выпускаю, эта сталь должна быть высокого качества. Не забывай, Тошка.
Кучин проводил его до заводских ворот и долго глядел вслед своему любимцу.
Вступительные экзамены Анатолий держал в Нижнем Тагиле. Медицинский осмотр он уже прошел и был признан годным для службы в авиации. Анатолий усиленно занимался перед экзаменами, в особенности математикой.
С сияющим лицом ворвался он, как ветер, в комнату своего приятеля Игоря Климова, жившего в Нижнем Тагиле.
— Игорь, еду! В летную школу, Игорь, друг! Вот направление, смотри. «В Вольскую теоретическую школу пилотов». Ура! Дай я тебя еще раз обниму как следует.
— Нет уж, уволь! — Игорь увернулся. — Хватит тебе мои кости ломать. Пойдем лучше на воздух.
До поздней ночи они ходили по городу, вспоминая прошлое, забираясь в далекое будущее.
Часть II
Летчик-истребитель
Школа пилотов
Дождями и грозами встретил Вольск новичков летной школы. Шли с запада черные тучи с громами и молниями. Волга сердито катила помутневшие волны. Хлещущий ветер носился по высокому берегу. А на сердце было солнечно. Открывалась дверь в жизнь, в ту жизнь, какую эти юноши и считали настоящей. И сколь ни крутилась в воздухе непогода, сколь ни пытался сбить их с ног шальной ветер, они подставляли ему грудь и смеялись — молодые и полные сил. Впереди все будет прекрасно! Так, как и должно быть у молодости.
А там, глядишь, и в самом деле, Волга, ветер, небо сменили гнев на милость, засверкал май светом и теплом.
В эти переменчивые весенние дни входил Анатолий в обстановку военной школы.
Командование и курсантский состав по традиции тепло встретили новичков. Устроили для них вечер самодеятельности, познакомили с жизнью клуба, с его сетью спортивных и художественных кружков. Анатолий сразу же записался в футбольную команду и, так как он неплохим был гитаристом, — в струнный оркестр.