Анатом

Юдина Вера

Глава 5

Тем же вечером, Аверьянова привели в кабинет к директору, чем миловидный юноша был крайне поражен. Никогда прежде чиновник столь высокого положения не проводил допросы лично. На лице красавца отразился неподдельный испуг. Он решил, что раз такая высокая и авторитетная личность снизошла до беседы с ним, простым смертным, не имеющим даже чина и звания, значит дело довольно серьезное и громкое. Спесь сошла с него, и вжав голову в свои худые плечи, юноша виновато опустился на стул.

Иштван

к своему удовольствию заметил эту перемену и хищно улыбнулся. В нем заиграла горячая кровь и он уже чувствовал как этот мальчик расскажет ему все до мельчайшей подробности. Иштван демонстративно взял в руки дело, на котором крупными буквами было написано «Аверьянов», обошел вокруг и сел на край стола.

— Аверьянов, Борис Максимович?

Юноша вздрогнул, нервно сглотнул и кивнул.

— Так, так, — протянул Иштван, — и что же вы юноша, позорите честь наших мундиров? Так вести себя будущему обер-офицеру. Ай, не хорошо. Стыдно.

— Виноват ваше благородие, — писклявым голоском протянул Аверьянов, — так только ж отчислили меня из академии месяц назад.

— Отчислили? — изобразил искреннее удивление Иштван. — а зачем же тогда форму носишь? Зачем над честью братьев своих бывших смеешься? Может они чем обидели тебя?

— Никак нет, ваш благородие…

— Ну что ж, Борис Максимович, что будем делать с вашими шалостями? На офицера моего напал? Напал. Начальнику отдела грубил? Грубил. Как оправдываться будем?

Лжеюнкер вскинул голову и с вызовом воскликнул:

— Так они ваше благородие схватить меня хотели, будто я каторжник какой, или украл что. Вот я вспылил. Признаюсь ваше благородие, вспылил, потом сам каялся. А то, что начальнику дерзил, так он сам ко мне, тыкать первый начал. Я ему объясняю, не батенька вы мне, чтобы тыкать. А он мне затрещину, до сих пор голова раскалывается.

— Ну это допустим простимо, могу понять — уязвленное самолюбие, гордость. А вот зачем вы княгиню камешком по голове.

Услышав про убийство, которое ему уже со вчерашнего вечера пытаются приписать, Аверьянов вскочил на месте. Но только вчера он под хмелем думал, что шутка такая новая у жандармских офицеров, или ошибка злая чья-то, а сегодня этот важный чиновник вновь говорит ему об этом страшном деле.

— Не виноват я господин директор! Как бог свят клянусь, не виноват! Не понимаю о чем вы говорите! Не убивал я никого. Пил, гулял, женщин совращал — в этом виновен. Убийство? Нет! Не убивал я никого.

— Ладно, не кипятись. — спокойно сказал Иштван, нисколько не встревоженный этой внезапной вспышкой, — Садись. Поговорим. Расскажешь все честно, может и свет на эту историю прольешь. Я все узнаю, и отпущу тебя, если правда не виновен.

Аверьянов обреченно плюхнулся на стул.

— Расскажи мне, знакома ли тебе княжна Татьяна Львовна, дочь нашего уважаемого премьер министра?

Взгляд Аверьвнова забегал по комнате, словно в поисках поддержки, и слегка подавшись вперед юноша выпалил:

— Не

знакома. Жизнью своей грешной клянусь.

— Да прекрати ты уже клятвы раскидывать.

— Но правда если это, ваше благородие, не знал я ее никогда, и не пересекался с ней лично.

— А вот она тебя знала. И даже влюблена в тебя была тайно.

Иштван внимательно посмотрел на юношу, но кроме смущенного блеска в глазах ничего странного в его поведении не увидел.

— Так может потому и не знал, что тайно. — осторожно предположил Аверьянов.

— Твоя правда, это может быть. — согласился Иштван.

Следующим делом Иштван достал с дела записку и показал ее Аверьянову.

— А это не твой разве почерк? — спросил он.

Аверьянов слегка прищурился, видимо зрение у него было слабое, и бегло пробежал по тексту. Когда он дочитал, глаза его расширились от ужаса.

— Только по этой записке меня и обвиняют? — возмущенно воскликнул он.

— Молодец. Догадливый. Да только не в записке дело. — Иштван убрал записку обратно, — говори лучше, писал или не писал? Только смотри, я ведь прежде чем с тобой беседовать, все о тебе разузнал, и каждое твое неверное слово приближает тебя к виселице. Ты же знаешь, что за политическое преступление тебя сразу в петлю.

Аверьянов нервно сглотнул и уронил голову на руки.

— Как вам сказать ваше благородие… вроде и почерк мой, да только знаю я, что записки этой не писал. — голос лжеюнкера звучал обреченно, словно он понимал, что все равно не поверят ему, и за убийство дочери премьер министра, ссылка стала бы для него спасением.

Иштван налил стакан воды и протянул его юноше.

Аверьянов, сделал глоток и вернул стакан.

— Ну что, если я скажу тебе, что помочь ты мне можешь, если скажешь кто заставил тебя эту записку написать.

Аверьянов вскинул голову, и в отчаянии заломил руки.

— Если бы я знал, ваше благородие. Да только нечего мне сказать. Не писал я этой записки, ни сам не писал, ни под диктовку не писал, ни автора не знаю.

Иштван нахмурился.

— Тогда может есть кто-то, кто подставить тебя мог? Раз ты вины своей в этом не видишь?

— Не знаю ваше благородие… Если б знал молчать не стал бы.

Дальше вести допрос было бессмысленным. Иштван позвал караульного. Когда на Аверьянова вновь одели наручники, Иштван тихо приказал:

— До завтра подержите еще в каземате, потом отпускайте. Когда уйдет, человечка к нему приставьте, чтоб за каждым шагом следил. Может, что из этого и выйдет.

Аверьянова увели и Иштван вернулся за стол.

Только он сел, в кабинет вошел высокий офицер, и бравым голосом доложил:

— К вам дама.

Иштван улыбнулся. Еще утром он вызвал к себе одну особу. Бывшую в недавнем времени тайным агентом Департамента. Он надеялся, что пользуясь старыми связями и имея отличную память, она сможет раздобыть необходимые сведения по делу княжны Мухиной.