Анатомия страха
Шрифт:
– Валь, а ты не думал, что это Олег ей паспорт добыл? Утащил потихоньку у настоящей Гончаровой, с него станется.
– Чем дальше в лес, тем толще партизаны!
– Стоцкий отпихнул от себя бумаги и закурил.
– Знаешь что, Митька, у меня и других дел по горло. Займусь-ка я для разнообразия квартирными кражами. А это пусть отстоится денек. Утро вечера мудренее.
Дима понял, что пора откланяться, и отправился было в «Аргус», но по дороге передумал и поехал на Петроградскую.
–
И Олег, и Геннадий отказались. Ирина, собрав чашки на поднос, вышла из комнаты. Закусив от бешенства губу, Олег смотрел, как плавно покачиваются под узкой кожаной юбкой цвета топленого молока ее стройные бедра.
Осмелела Иришка! «Полинял... Стареешь»... Видимо, действительно полинял, если она позволяет себе так с ним разговаривать. А ведь еще совсем недавно смотрела, как моська на дрессировщика.
Генка был пыльным туповатым домостроевцем, к тому же не особенно сильным в интимной области. Первая жена Катя изменяла ему с каждым встречным и поперечным, вплоть до водопроводчика, пришедшего чинить кран. Об этом, как водится, знали все, кроме самого Генки. Тот был искренне уверен, что его скромная добропорядочная супруга, почтенная домохозяйка, с утра до ночи штопает носки, бегает по магазинам и готовит разносолы для любимого супруга, занятого повышением семейного благосостояния. А что еще нужно женщине, спрашивается? Муж, дети, дом - полная чаша. Детей у них, правда, не было, несмотря на все усилия. Врачи говорили, что у Кати все в порядке, но сам Геннадий обследоваться не желал. Раз он в состоянии на женщину вскарабкаться - значит, здоров и нечего позориться.
Так они прожили шесть лет, а потом - Геннадию только-только исполнилось тридцать - разразился большой скандал. Катерина становилась все более ненасытной и неразборчивой в связях. Кончилось все тем, что один из деловых партнеров Геннадия весьма узнаваемо описал ему снятую накануне в баре шлюшку. Генка вышвырнул жену, как нашкодившего щенка. Впрочем, та особо и не расстроилась, потому что желающих обеспечить ее телесно и денежно вдруг оказалось больше, чем достаточно.
Следующие семь лет личную жизнь Геннадия составляли проститутки средней руки и приятельницы Олега, которыми тот щедро делился. Все это было скучно и уныло. Так же скучно и уныло он старел. На темечке поселилась круглая плешь, а под глазами - сиреневые мешочки. Мягкие щеки начали угрожающе обвисать, как перекисшее тесто. Он выглядел гораздо старше своих лет, понимал это и отчаянно комплексовал, считая, что женщин могут в нем интересовать только деньги. В чем-то Геннадий был прав, потому что в нем не было ничего, что могло бы привлечь бескорыстное внимание. Впрочем, даже деньги не могли сделать его интересным. Они как бы существовали отдельно от него, хотя и рядом.
Гена был домашним мальчиком из вполне приличной, интеллигентной семьи. Его воспитывали исключительно на хороших примерах, умных книжках и правильных фильмах. Бабушка водила его в театры и музеи, а мама учила музыке и беседовала на нравственные темы. Вся эта воспитательная кампания, приторная до тошноты, настолько достала Гену, что один-единственный мальчиш-плохиш Олег Свирин без всяких усилий мог ей противостоять. Гена безоговорочно подчинялся
И все же, все же... Оказывается, кое-что из вбиваемого родителями все-таки отложилось. Геннадий твердо знал: у человека должна быть семья. Без этого он и не человек вовсе, а так, недоумок какой-то. Он спал с проститутками и презирал себя за это. Но жениться на приличной женщине не торопился: боялся, что приличная женщина окажется на деле неприличной, позарится на деньги, будет изменять, как Катерина. Ему было невдомек, что женщин, которые не изменяют неприличному мужу в силу одной только врожденной добропорядочности, в наше время надо еще поискать.
С Ириной Емельяновой Геннадий познакомился в Сочи. Неожиданно банальный курортный роман продолжился в Петербурге. Ирина заставила его забыть о комплексах и почувствовать себя значительным. Задумываться о ее целях и истинных чувствах он не хотел. С этой женщиной ему было хорошо, и он решил это узаконить. Через месяц Геннадий сделал Ирине предложение, и она ответила согласием.
Эйфория кончилась быстро. Ирина любила только себя одну. Заполучив Геннадия в собственность, она потеряла к нему всякий интерес. Нет, молодая супруга исполняла все его прихоти, занималась хозяйством, приглашая приходящую прислугу только для генеральной уборки, выслушивала все его бесконечные жалобы, безропотно ложилась с ним в постель. Но с таким выражением лица, что сомнений не оставалось: не только интим, но и вся семейная жизнь в целом для Ирины лишь унылые супружеские обязанности.
Олег, разумеется, обо все этом знал. Генка никогда не был скрытным, не говоря уже о тактичности и деликатности. В подпитии он часами мог говорить о вещах, которые воспитанный человек обычно держит при себе. Олег, который деликатностью тоже никогда не страдал, выслушивал эти излияния с брезгливым любопытством. Всегда полезнее что-то знать, чем не знать. Он был категорически не согласен с утверждением: меньше знаешь - крепче спишь. Глупости! Главное, чтобы о твоих знаниях никто не догадывался!
Ирину он уложил в постель сразу после ее медового месяца с Генкой. Как женщина она его не слишком привлекала - не в его вкусе. Эффектная, конечно, элегантная, в тридцать пять тело как у двадцатилетней: подтянутое, упругое. Но зато почти на голову выше. Олег не принадлежал к тем низкорослым мужчинам, которые обожают высоких женщин, руководствуясь принципом «мышь копны не боится». С такими ему хотелось опять, как когда-то, что-то доказывать - то ли им, то ли себе самому. Единственным исключением, по определению подтверждающим правило, была его жена Илона, которой он едва доставал до уха.
Хотя особого интереса к Генкиной жене у него и не было, он продолжал время от времени приводить ее в небольшую однокомнатную квартирку на Гражданке, которую снял специально для подобных целей. Что испытывала по отношению к нему Ирина, он не знал - и не хотел знать. У него для интимных встреч - не только с ней, но и вообще - были только две причины: физическое вожделение и намерение с той или иной целью подчинить женщину себе. Он всегда считал секс одним из главных орудий власти, которое помогает лишь тому, кто изначально сильнее.