Андреевский кавалер
Шрифт:
– Русский? – спросил Григорий Елисеевич, с откровенным любопытством разглядывая диверсанта.
– Двоих ранил из пистолета, прежде чем его скрутили, – сказал Петров и пощупал скулу. Один глаз его совсем превратился в щелку.
– Кончайте, чего там, – по-русски сказал диверсант.
– Да нет, сначала поговорим… – начал было подполковник.
– Чего говорить-то, командир? – усмехнулся тот. – Скоро всем вам хана! Жаль, конечно, что попался… А говорить нам не о чем. Вы меня кокнете, а немцы все равно раздавят вас, как клопов красных. Может, этой же ночью на том свете свидимся, подполковник.
– Расстрелять, – с отвращением бросил Григорий
– Как бы утром тебя самого не шлепнули, – усмехнулся диверсант и повел головой в ту сторону, откуда явственно доносилась артиллерийская канонада.
– Его не расстрелять надо, а повесить, – пробурчал Петров, подталкивая диверсанта в спину пистолетом.
Оставшись один, Дерюгин прилег на раскладную походную койку и, слушая назойливый гул рыскающих неподалеку бомбардировщиков, задумался: откуда такие выродки берутся? Самоуверен, нагл, делает вид, что смерти не боится, сволочь! Враг, причем враг убежденный. Неужели не понимает, что для немцев все славяне – рабы? Чего же ждал от оккупантов этот предатель Родины?
Он вызвал Петрова и приказал ему допросить диверсанта.
– Попробуем, только я не думаю, что эта гадина что-либо скажет, – сказал комбат. – У него от ненависти к нам даже глаза мутные. Наверняка из этих, бывших…
Мысли Григория Елисеевича перескочили на семью. Как там они – Алена, дочери? Не так уж и далеко теперь до Андреевки, «юнкерсы» рыскают в том районе, ищут базу… Нужно было бы отправить Алену и детей подальше в тыл. Пожалуй, лучше в Сызрань – там живет двоюродная сестра.
Плащ-палатка, прикрывающая вход в шалаш, зашуршала, в проеме снова возникла коренастая фигура Петрова.
– Товарищ подполковник, километрах в пятнадцати отсюда кавалерист-разведчик видел немецкие танки. Штук восемь. Продвигаются в нашу сторону… Будем драться?
Дерюгин сел на койке – он был в форме, но без сапог, – провел ладонью по щетине на щеках.
– Опять побриться не успею, – с досадой пробормотал он.
– А вы обратили внимание: этот гад был чисто выбрит, – сказал комбат.
– Поднимайте людей, – скомандовал подполковник. – И предупредите на том берегу интендантов. Бой так бой!
– А с этим ублюдком как быть? Ничего мы из него не выжали. Редкостная сволочь!
– Расстрелять, – повторил Григорий Елисеевич. Это был первый его приказ о лишении жизни человека… Да и человек ли это? Враг, предатель!
3
На четвертый день войны в Андреевку из Ленинграда вернулся с женой и сыном Григорий Борисович Шмелев. Еще в Климове, где пассажирский стоял почти час, он потолкался среди отъезжающих, надеясь что-либо услышать о событиях в Андреевке, но озабоченные люди говорили про проводы близких в армию, про ночную бомбежку. За путями, где начинался зеленый пустырь, валялись два развороченных товарных вагона. Красная труба водолея была пробита осколками в нескольких местах. Стекла в вокзале вылетели и хрустели под сапогами военных.
– Мое почтение, Борисыч! – услышал знакомый голос Шмелев.
Тимаш с полотняной котомкой через плечо, еще издали протягивая руку, направлялся к нему. Он был в мятой красноармейской форме, вместо пилотки на крупной голове промасленным блином сидела старенькая кепка.
– Никак на войну собрался? – пошутил Шмелев,
– База эва… курируется, – с трудом выговорил незнакомое слово старик. –
– Дом-то мой цел? – спросил Григорий Борисович. Он обрадовался, увидев болтливого старика: этот сейчас все новости выложит!
– Бонбили станцию, вагон взорвался, у всех в поселке стекла высыпались… «Зажигалка» упала на крышу дома бабки Совы, так старая ведьма, видно, на помеле залетела туда и ухватом сбросила на землю! Обошлось, только собачонке хвост подпалило. А твой дом стоит. Может, какой злодей забрался к тебе и чего утащил из добра… Не надо и дверь ломать, коли окна настежь распахнуты.
Выходит, Кузьма не выполнил задание… Струсил охотничек!
– Форму-то мне выдали не зазря, – словоохотливо рассказывал Тимаш. – Тута у нас шпиёны объявились, пуляют по ночам из ракетниц… Так меня записали в… истребительный отряд. Будем шпиёнов ловить, Гитлер их с самолетов на парашютах сбрасывает. Хотят базу взорвать, а ни хрена у них не выйдет! База-то эва… курируется. Кажинную ночь эшелоны отправляются со станции… Теперя пусть бонбы кидает, там уже пусто на складах-то. С первой проходной охрану сняли, ребятишки таскают с базы цинковые коробки да гильзы от снарядов. Кто на базе-то работал, тех в армию не забрали. Уехали с эшелонами. Не сегодня завтра и остатние отбудут… Немец листовки тут с самолетов сбрасывает, пишет, мол, Питер скоро возьмут и Москву… Брешет небось?
– Отступают наши, – осторожно заметил Григорий Борисович. – Но Москву фашистам не взять, кишка тонка!
– Я вот чего придумал, Борисыч, – гнул свое Тимаш. – Не надо нам шпиёнов покудова ловить… Увидят, что база тю-тю, сообщат куда надо – и станцию бонбить не будут.
– Хитро ты придумал, – усмехнулся Шмелев. Болтливый старик, кажется, выложил все.
– А Приходько обозвал меня ка… капитулянтом, – жаловался Тимаш. – И не велел больше в лес с истребителями ходить, а моя берданка стреляет не хуже ихних винтовок… Помнится, годков восемь назад я из нее белке в глаз попал…
– Скоро отправление, – взглянув на часы, сказал Шмелев.
– Когда станцию-то бонбил вражина, прицепщика накрыло и начальника станции Веревкина… Поди ты, вешался – и жив остался, а тут на второй день войны смертушка сама нашла. Дежурил он заместо Моргулевича. Моргулевич захворал будто…
– Я пошел, – сказал Григорий Борисович, повернулся и зашагал к своему вагону.
– Вот оказия какая! – сокрушался позади Тимаш. – Билетов нету. Это мне-то на старости лет ехать, как мазурику, на подножке!..
Шмелев еще застал в Андреевке Маслова, тот уезжал через два-три дня с последним эшелоном. Разыскал Кузьму Терентьевича Леонид Супронович. Его бригада ремонтировала поврежденный фугаской путь на ветке, которая связывала базу со станцией. Маслов вместе с другими грузил в вагоны квадратные ящики, на платформы подъемным краном затаскивали оборудование. Сразу же, как началась война, пришел приказ эвакуировать в тыл базу. «Юнкерсы» каждый вечер прилетали, но ракеты больше не пускали из леса. Как объяснил Шмелеву Кузьма Терентьевич, не было нужды сигналить бомбардировщикам, потому что больше взрывать на базе нечего. А ракеты, как было велено, он выпустил, и не его вина, что «юнкерсы» не попали в главные склады. Зато на испытательном полигоне повредили несколько танков, самоходных орудий и подожгли большой ангар с грузовиками. По лесу уже с вечера шарят вооруженные добровольцы, особенно пронырливы и настырны подростки.