Андрей Боголюбский
Шрифт:
Неожиданно он услышал сзади жаркий шёпот:
– Алёша, а я тебя ищу…
– Арина…
Она бросилась к нему, прильнула, уткнувшись лицом в грудь:
– Милый! А я всё сердце выплакала, ожидаючи. У неё с головы соскользнул платок, и Алексей широкой шершавой ладонью гладил мягкие шелковистые волосы, заплетённые в тугую косу.
– Аринушка, горлинка… - шептал он.
Арина молчала, и он слышал, как в груди её билось сердце. Медленным движением она поправила платок накрыв им голову.
– Возвратился!
– сказала она, оглядывая его,
Он взял её за руку, и они пошли, счастливые, не замечая никого, занятые только друг другом.
С этого вечера они встречались почти каждый день. Окончив работу, Алексей поспешно умывался, надевал свою праздничную рубаху, спешил к Арине. Вдвоём бродили они по заброшенным, безлюдным тропам за Золотыми воротами, по поросшим буйной вербой оврагам-чертороям. Он - широкоплечий, могучий, словно дуб, она - как тонкая, осыпанная цветами яблонька. Часто Арина останавливалась, закинув голову смотрела в глаза Алексея.
– Алёша, милый!
– показывала она рукой на одетые бледно-зелёными клейкими листочками берёзы, на первые весенние цветы.
– Посмотри, хорошо-то как!
Она склоняла ему на плечо голову, а он смотрел в весенние дали и ничего не видел, переполненный светлой радостью.
– Ты бы зашла к нам в избу… Старики очень хотели тебя видеть, особенно дед Кузьма.
Он рассказал, что дед последнее время всё хворает и сейчас, наверно, тоже лежит. Арина смущённо молчала.
– Ведь ты же была у нас, - продолжал Алексей.
– Уважь стариков!
– Приду я… Только что люди, потом скажут? Алексей с силой потянул её за руку и обнял:
– А что нам люди, Арина! Было бы добро… Люди никогда не скажут плохого о хорошем.
Она улыбнулась:
– И то, Алёшенька, пойдём!
Дома, в полумраке просторной избы, дед Кузьма лежал на лавке, а Николай, сидя около него на опрокинутом бочонке, плёл лапти и что-то рассказывал. Увидя вошедших, старики смущённо умолкли. Опираясь ослабевшей рукой, дед Кузьма поднялся с трудом.
– А-а, гостья к нам залетела!..
– протянул он, улыбнувшись.
– В добрый час! А мы тебя вспоминали…
Мастер Николай убрал разложенный на лавке инструмент:
– Садись, Аринушка…
Арина присела на краешек. С болью смотрела она на старика, на его слепое лицо, не освещённое привычным блеском глаз. Она подумала, что дед Кузьма похож на растение, выросшее без воздуха и солнца в подвале. Весной, когда в подполе прорастала случайно оставленная репа, ростки её были прозрачными и хрупкими. И вся изба, после радостных, залитых солнцем лесных полян, походила на тёмное, мрачное подполье. «Господи, и мне жить здесь!» - подумала она невольно.
Кузьма поднялся.
– Вижу я, что люба ты Алёшке, - сказал он, ощупью пробираясь в угол комнаты.
– И он тебе люб. Вот я и захотел перед смертью оставить тебе память.
Арина посмотрела на Алексея. Он стоял, перебирая концы своего пояса, высокий и широкоплечий, точно подпирая тёмный, закопчённый потолок.
Дед Кузьма вернулся с чем-то маленьким, завёрнутым
– Это от нас тебе, девонька, - от Николая и от меня.
Арина приняла маленький узелок, не зная, развернуть его здесь или там, у себя дома. Мастер Николай помог ей. Раскрыв тряпицу, бережно вытащил два трёхбусинных серебряных кольца, которыми владимирские девушки украшали причёску. Арина посмотрела на стариков затуманенными слезой глазами и опустила голову.
С этого дня в избе кузнецов открыто начали говорить о будущей свадьбе. Алексей по-прежнему работал у горна вместе с Николаем, больной дед Кузьма помогать им не мог. Лёжа на лавке, старик часто впадал в забытьё, метался, размахивая руками, бредил, называя имена то боярина Ивана, то епископа Фёдора, то Алексея. Посматривая в его сторону, Николай качал головой:
– Не жилец он у нас, Алёша! Погляди-ка - тает, словно воск. Сказывал мне вчера: «Чтобы свеча наша не погасла, надо Алёше жениться». Тогда помрёт спокойно. На Владимирской земле будут ещё кузнецы из дедова рода. Ты бы подумал, Алёша, - сказал Николай со вздохом.
– Заслали бы к Арине сватов, сыграли бы свадьбу…
Алексей по-прежнему часто ходил к Арине в деревню, не боясь, что деревенские парни его поколотят. Иногда он приводил её к себе. В избе, пропахшей дымом и кислым тестом, было темно и неуютно, на полу валялся мусор и угли. Когда входила Арина, все чувствовали, точно с полей ворвался свежий, напоенный запахами цветов ветер. Новым берёзовым веником Арина выметала пол, убирала со стола, мыла горшки и поправляла солому, на которой лежал дед Кузьма.
Алексей видел, с каким нетерпением старики ждали её прихода. Если Арина задерживалась, то к нему приставали с расспросами.
Одно только удивляло Кузьму и Николая: с того времени, как Арина начала бывать у них в доме, к ним почти не заходил Прокопий. Старики сожалели об этом, а Алексей, переполненный счастьем, вспоминал о своём друге редко.
Наконец Алексей попросил у Николая и Кузьмы благословения.
– Давно пора, внучек!
– сказал дед Кузьма.
– Приспело время. Не беда, что мы бедные. В доме и у бедняков счастье, если живут в мире и согласии.
3
Ночью прошёл дождь. В кадку, поставленную с вечера Алексеем, с тесового свеса избы шлёпались звонкие капли. Вчера дед Кузьма просил истопить баню, и нужно было набрать дождевой воды.
Поднявшись с лавки, Алексей посмотрел на спящих стариков, неслышно вышел за дверь. Нужно было затопить печь.
Во дворе, в тёмных, налитых водой лужах, порывистый ветер гнал тени облаков. Поёживаясь от утренней сырости, Алексей побежал на край огорода к покосившемуся срубу. Скоро из маленьких отволочённых окошек и щелей бани потянулся кверху синий дымок. Казалось, что чёрная тесовая крыша висит над срубом, покачиваясь на клубах дыма.