Андрей Боголюбский
Шрифт:
Рязанский сапог
В Лаврентьевском списке Суздальской летописи сообщается о том, что из Переяславля Андрей направился «в свою волость Володимерю». Иными словами, Владимир на Клязьме — город, основанный Владимиром Мономахом на окраине Ростово-Суздальской земли, к югу от Суздаля, — назван «волостью» Андрея. Получается, что этот город был передан ему во владение отцом?
Нередко историки так и полагают{41}. Но, на мой взгляд, это маловероятно. Во-первых, надо учесть, что это индивидуальное чтение данного списка: в других списках той же Суздальской летописи — Радзивиловском и Московско-Академическом — процитированных слов нет{42}. А во-вторых, судя по летописным известиям за другие годы, Юрий и позднее продолжал распоряжаться во Владимире как в собственном городе. В частности, в 1152 году он заложил здесь каменную церковь во имя своего небесного покровителя Святого Георгия, которая должна была стать центром нового княжеского двора{43}. Это явное свидетельство его присутствия во Владимире в качестве полноправного князя. Разделять Суздальскую землю, создавать здесь особые уделы для сыновей
За то время, пока Юрий Долгорукий оставался в Суздале (конец 1151-го — 1154 год), Андрей упоминается в летописях лишь дважды. Оба упоминания связаны с событиями, относящимися к внешней политике его отца. Во-первых, это поход Юрия на Чернигов, а во-вторых, упомянутая выше попытка присоединения к Суздалю Рязани. Сначала о первом из этих событий — Черниговской войне.
Сожжение Остёрского Городца Юрий воспринял как прямое нарушение Изяславом Мстиславичем и его союзниками крестного целования. Это развязывало ему руки, давало право на возобновление войны. «Оже есте мой Городець пожгли и божницю (церковь. — А. К.), то я ся тому отожгу противу» — так выразился Юрий, начиная военные действия. Его главным противником в этой войне стал черниговский князь Изяслав Давидович — участник, а по некоторым сведениям, и инициатор разорения Городца. К концу лета — началу осени 1152 года Юрию удалось заключить союз против Чернигова с рязанскими князьями. Забыв о старой обиде, Ростислав Ярославич согласился принять участие в походе на стороне Юрия. Правда, насколько искренен он был, сказать трудно. В некоторых поздних источниках есть намёки на то, что одновременно Ростислав поддерживал отношения с черниговским и киевским Изяславами, извещая их о планах Юрия. Не забыл Юрий и о половцах. На сей раз, как свидетельствует летописец, на его зов явилась «вся Половецьская земля, что же их межи Волгою и Днепром», то есть какие-то несметные полчища, представлявшие все половецкие орды, кочевавшие к востоку от Днепра. Легко представить себе, что ждало население тех княжеств, в которых они намеревались воевать. Ещё одним участником похода к Чернигову — причём вынужденным — стал сват Юрия Долгорукого Святослав Ольгович. Ему «неволею» пришлось разорвать недавний мир со своим двоюродным братом Изяславом Давыдовичем, ибо приведённые Юрием половцы расположились как раз в его волости и начали нещадно разорять её, так что откажись он от союза с Юрием — и удар половецкой рати пришёлся бы целиком по его землям. Но и Изяслав Киевский не бросил своего черниговского союзника на произвол судьбы. Сам он пока что не мог прийти к нему на помощь, поскольку «сторожил» галицкого князя Владимирка, не давая ему возможности напасть на Киев. Зато в Чернигов прибыл его брат Ростислав Мстиславич со смоленскими полками. Подоспел и Святослав Всеволодович, не поддержавший на этот раз своего дядю Святослава Ольговича. Князья затворились в Чернигове, куда заранее были свезены продовольствие, оружие и припасы. Силы оборонявшихся были достаточными не только для того, чтобы выдержать приступ и осаду, но и для того, чтобы при удобном случае нанести поражение самим нападавшим.
Подступив к Чернигову, половцы принялись грабить пригороды и подожгли острог — внешнюю крепость, или так называемый «окольный город». Черниговцы мужественно оборонялись из «детинца» — внутренней крепости, совершая дерзкие вьшазки и нанося урон противнику. В действиях же наступавших не хватало ни стойкости, ни единодушия. «Не крепко бьются дружина и половци, — сетовали князья, и сами же указывали на причину такого положения дел: — оже с ними не ездимы сами» (то есть потому что сами не выезжаем с ними на битву). Действительно, личное присутствие князей всегда воодушевляло воинов, придавало им силы. Для того чтобы поднять боевой дух войска, Андрей решил, как всегда, действовать собственным примером. Он предложил, чтобы князья, сменяясь каждый день, лично предводительствовали войсками под стенами города, и сам вызвался идти на приступ первым. «Тако створим, — передаёт его слова летописец. — Ать аз почну день свой!» Во главе дружины и конных половецких отрядов он и «почал» следующий день — подступил к городским стенам, вновь являя чудеса храбрости: «И еха под город, и вышедшим же пешьцем из города стрелятся, потъче на не (устремился на них. — А. К.) с дружиною и с половци: овы избиша, а другыя въгнаша в город». Почин Андрея поддержали и другие князья. Вылазки осаждённых прекратились: «пешци же… не смеша выти из города, зане бяхуть перестрашени (перепуганы. — А. К.)»{44}. Но всё это хотя и приносило моральное удовлетворение нападавшим, едва ли могло оказать существенное влияние на ход военных действий. Сил взять город штурмом у осаждающих не было. Оставалось надеяться на то, что гарнизон и жители не выдержат долгой осады. Но и этим надеждам не суждено было сбыться.
Автор Никоновской летописи, как всегда расцвечивая своё повествование, сообщает некоторые дополнительные подробности черниговской осады. Одна из этих подробностей касается Андрея. Оказывается, ещё во время самого первого приступа к городу князь был тяжело ранен: «Князь же Андрей Боголюбивый Юрьевичь устремися на них крепко, они же противу сташа, и збиша его с коня, и едва утече ко отцу [своему] князю Юрью Долгорукому, и бысть ранен велми» {45} . [18] Можно было бы признать эти сведения домыслом московского книжника (как, например, приведённые здесь же имена половецких «князей», участников осады), однако они находят подтверждение в исследованиях костных останков Андрея Боголюбского. Настойчивые указания летописцев на то, что князь всякий раз выходил невредимым из самых жестоких переделок, вступают в противоречие с выводами учёных-антропологов, выявивших значительное число «старых» ранений князя, полученных им в битвах. «Драк и сражений этот импульсивный человек, очевидно, не избегал, о чём свидетельствует ряд старых травматических изменений в скелете обеих верхних конечностей…» — констатировал
18
Далее же, как и в других летописях, в Никоновской сообщается о предложении Андрея приступать к городу поочерёдно во главе войск: «Сотворим по днемь, приходяще под град биемся, и се уже аз преже начало положу самь, и день мой се есть», то есть приводится обычная версия событий, как всегда слегка приукрашенная.
Осада Чернигова продолжалась 12 дней. За это время Изяслав Мстиславич успел перегруппировать свои силы. Его собственная дружина и дружина его дяди Вячеслава Владимировича переправились через Днепр и сосредоточились у Ольжич, напротив Киева, намереваясь выступить к Чернигову. Тут-то и сказалась нестойкость приведённой Юрием рати. Когда его союзникам стало известно о приближении противника и о тех силах, какими располагали киевские князья, в войске началась паника. Первыми, «убоявшеся того», побежали половцы; за ними позиции под Черниговом оставили и русские князья. Так бесславно закончился для Юрия этот поход. Половцы ушли в свои степи, разоряя по дороге русские волости и уводя жителей в полон; Юрий же с сыновьями возвратился в Суздальскую землю.
Два года спустя, летом 1154 года, Юрий предпринял новую попытку утвердиться на юге. Однако эта попытка оказалась ещё более неудачной, чем предыдущая. Со всеми своими сыновьями (а значит, и с Андреем, имя которого в летописи, правда, не названо) Юрий вновь двинулся в Черниговскую землю. Но дойти ему удалось лишь до реки Жиздры в земле вятичей. В войске начался массовый падёж коней: «…бысть мор в коних, во всех воих его, ако же не был николиже» {47} . [19] К тому же половцы, за которыми Юрий заблаговременно послал в степи, явились в столь малом числе, что опереться на них в качестве основной военной силы не представлялось возможным. Суздальский князь увидел во всём случившемся проявление Божьего гнева — и повернул обратно.
19
В Никоновской летописи сообщается, что мор был «не точию в конех, но и в воинстве их».
Можно предположить, что в своих неудачах Юрий обвинил рязанского князя Ростислава Ярославича. Возможно, тот вместе со своими родичами обещал поддержать его, однако в поход на этот раз не выступил; возможно, он открыто принял сторону своего двоюродного брата Изяслава Давыдовича. Так или иначе, но недолгая дружба с Рязанью сменилась очередной жестокой войной. В том же 1154 году Юрий Долгорукий вновь, как и восемь лет назад, изгнал Ростислава из княжества. Но на этот раз речь шла не о посажении на рязанский стол кого-то из более послушных родственников изгнанного князя, а о присоединении его владений к владениям самого Юрия. Главная роль при этом отводилась его старшему сыну Андрею, который, вероятно, и возглавлял суздальские дружины в походе на Рязань. Он-то и стал новым рязанским князем.
Рассказ об этих событиях содержится в единственном источнике — так называемой Львовской летописи, составленной в XVI веке, но включившей в себя и более ранние летописные материалы, в том числе рязанского происхождения. «Того же лета, — читаем здесь под 6662 (1154) годом, — посади Юрьи сына своего в Рязани, а рязанскаго князя Ростислава прогна в Половцы»{48}.
Но и это военное предприятие суздальских князей закончилось неудачей. События приняли иной оборот, нежели тот, на который рассчитывали Юрий и его сын, начиная войну. В рассказе Львовской летописи Андрей Боголюбский предстаёт перед нами совсем не таким героем и храбрецом, каким мы видели его прежде, в повествовании симпатизировавшего ему летописца. Опытный и умелый воин, он проявил явную беспечность и даже беспомощность. А вот рязанский князь Ростислав, напротив, действовал решительно и умело. Заручившись поддержкой половцев (с которыми рязанские князья умели ладить ничуть не хуже, чем суздальские или черниговские), он собрал из них войско и сумел беспрепятственно привести его к Рязани. Андрей был застигнут врасплох. Всё случилось ночью, когда Андрей спал. Если он и выставил охранение, то оно явно сплоховало, точно так же «проспав» противника. Самому князю чудом удалось спастись, однако дружину он потерял всю. «…Ростислав, совокупя половцы, поиде на Ондреа ночью, — продолжает свой рассказ летописец. — Ондрей же одва утече об одном сапоге, а дружину его овех изби, а другиа засув во яму, а иные истопоша в реце». Так, в одном сапоге (удивительно яркая подробность!), князь и бежал из Рязани в Муром и уже оттуда поспешил к отцу в Суздаль. Его рязанское княжение продлилось очень недолго и закончилось конфузом столь огорчительным и постыдным, что ему даже не нашлось места в суздальском летописании.
Судя по этому рассказу, Ростислав пользовался сочувствием и поддержкой рязанцев — в противном случае они непременно предупредили бы Андрея о грозящей ему опасности. Что ж, и здесь Андрей оказался в чужом, враждебном ему окружении. Это, несомненно, послужило ещё одним уроком для него: в дальнейшем он откажется от всяких попыток лично утвердиться на каком-либо ином княжеском столе, помимо родного суздальского (или, точнее, владимирского). Впрочем, если Рязань была потеряна им — да и то потеряна лишь на время, — то своё влияние в Муроме он сохранил. Позднее муромские князья будут выступать в качестве его союзников или даже подручных, вассалов.
Что же касается чисто военного аспекта произошедшего, то нужно признать, что эпизод в Рязани высвечивает далеко не лучшие черты в характере Андрея. Осмотрительность и осторожность явно не относились к числу его главных достоинств. Заметим, что этот эпизод — не единственный, когда Андрей был застигнут врасплох. Нечто подобное случится и в роковую для него ночь на 29 июня 1174 года, когда князь окажется вообще безоружным, даже не проверив накануне, на месте ли его собственный меч, а его охрану вырежут заговорщики. Андрей словно бы забудет одно из первейших наставлений своего деда, учившего не полагаться на воевод, но заботиться обо всём самому: «…И оружие не снимайте с себя сразу, не оглядевшись, по беспечности — ибо внезапно человек погибает». Правда, слова эти относились к военному походу, ночёвке в открытом поле. Но в условиях того беспокойного века князю надлежало быть начеку в любой ситуации. Во всяком случае, и в Рязани, и позднее в княжеском дворце в Боголюбове случится именно то, от чего предостерегал Мономах.