Андрей Боголюбский

Карпов Алексей Юрьевич

О путешествии иконы и об обстоятельствах, при которых она появилась во Владимире на Клязьме, рассказывает особое Сказание — «О чудесах Пресвятыя Богородица Владимирской иконы», составленное книжниками князя Андрея Юрьевича вскоре после перенесения образа, по всей вероятности около 1164 года^{60}.

Как повествуется в этом Сказании, икона сама захотела покинуть Вышгород и открыто явила свою волю людям. (Сюжет, в общем-то знакомый современникам Андрея как по греческим, так и по оригинальным русским сочинениям того времени. Так, например, в соответствии с киевским преданием, почти за сто лет до Андрея Божия Матерь сама пожелала «возградить» себе церковь в Киеве, лично объявив о том в константинопольском Влахернском монастыре греческим церковным мастерам, отправленным ею на Русь, — рассказ об этом позднее вошёл в Патерик Киевского Печерского монастыря^{61}. По легенде, переходили с места на место, ища себе новое пристанище, и другие почитаемые иконы.) Когда Андрей княжил в Вышгороде, ему поведали о том, что происходит в церкви Девичьего монастыря: Богородичная икона будто бы сама собой

трижды сходила с места. В первый раз, когда вошли в церковь и увидели икону стоящую отдельно («особе») посреди храма, её перенесли на новое место; во второй раз, увидев её обратившуюся лицом к алтарю, решили, будто икона хочет стоять в алтаре, и поставили её за «трапезою», то есть за престолом. Но и в третий раз войдя в церковь, в алтарь, увидели икону стоящую вне трапезы, на ином месте. Чудо это было истолковано вполне ожидаемо и определённо: Божья Матерь не желала оставаться на том месте, которое отвели ей люди. Но где именно она хотела пребывать, пока что оставалось неясным.

О случившемся и рассказали князю, и рассказ этот обрадовал его. Получалось, что желание Пречистой совпадало с его собственным, ибо, как мы уже знаем, Андрею тоже не хотелось оставаться в Вышгороде. Более того, он получал некую санкцию свыше, моральное оправдание и Божественное освящение последующего отъезда на север. Князь «приде в церковь и начать смотрити по иконам. Си же икона яко прешла бе всех образов», то есть превзошла все прочие иконы своею красотою — настолько, что поразила князя. Андрей упал на колени и с мольбой обратился к ней: «О Пресвятая Богородице, Мати Христа Бога нашего, аще хощеши ми заступница быти на Ростовьскую землю, посети новопросвещены люди, да в твоей вся си воли будуть».

К иконе были приставлены вышгородские клирики — те самые, что и прежде состояли при ней; всех их князь также забрал с собой. Древнее предание, отразившееся в новгородской статье «А се князи русьстии», называет по именам двоих — священника Микулу (Николая) и его зятя диакона Нестора^{62}; в тексте же Сказания о чудесах Нестор назван попом (вероятно, в сан он был рукоположен уже во Владимире), а также упомянут ещё один священник, приставленный к иконе, — Лазарь. Примечательно, что все трое фигурируют в гипотетических построениях исследователей в качестве возможных авторов Сказания. «И тогда вземь икону, — говорится здесь об Андрее, — поеха на Ростовьскую землю, поим и крилос с собою». Собственно, целью всего Сказания и было поведать о чудесах, которые происходили от святого образа по пути в Суздальскую землю и в самой Суздальской земле.

Первое из чудес произошло во время переправы через Вазузу, правый приток Волги. Наполнившаяся водой из-за продолжающихся осенних дождей, она представляла собой серьёзное препятствие: те броды, которыми пользовались в обычное время, ушли глубоко под воду и для переправы не годились. Пришлось прибегнуть к помощи проводника, но и того постигла неудача. «И приеха к реце Возузе, — рассказывается в Сказании о князе Андрее Юрьевиче, — и видев ю наводнившюся нужею (то есть чрезмерно. — А. К.), посла человека в реку пытать броду». Однако как только человек тот «вниде в реку на кони», он тотчас «погрязе во дно». Казалось, проводник утонул вместе с конём. В отчаянии князь взмолился к иконе Пресвятой Богородицы, виня себя в случившемся несчастье: «Повинен есмь смерти его, Госпоже, аще не Ты избавиши!» И случилось чудо: «абие (вскоре. — А. К.) изиде среди реке человек он на кони, и батог (шест. — А. К.) в руце, и приеха на брег. Князь же рад бысть видевы и (его. — А. К.), и одарив, отпусти во своя си». Примечательна ремарка, которую сделали составители Сказания: «Си же бысть первое чюдо Пресвятей Богородици». Так посчитали и сам Андрей, и все находившиеся с ним люди. Между тем, как следует из текста самого Сказания, это чудо было не вообще первым (ведь чудеса от иконы совершались и в Вышгороде), но первым из совершённых на землях Северо-восточной Руси, во владениях Андрея Боголюбского. История чудотворного образа начиналась здесь заново.

От Вазузы двинулись сухим путём к Клязьме. На Рогожских полях — обширной безлесной местности, тянувшейся от Москвы до древнего села Рогож (позднее город Богородск, ныне Ногинск, в Московской области), — случилось новое происшествие. Внезапно взбесившийся конь напал на беременную жену священника Микулы. Та ехала «на колех», то есть на колеснице (повозке), вместе со своей снохой — женой сына. Когда женщины сошли с повозки и проходили мимо коня, «нападе бес на конь, и зби повозника (возницу. — А. К.) с себе, и ногу ему изломи, и порази попадью Микулину передними ногами». Конь запутался копытами в складках верхней одежды попадьи — широкого кортля (длинного, до щиколоток, мехового халата с широкими рукавами и подкладкой). Женщина упала, а конь в бешенстве принялся кусать её: «и се на мног час ядяшеть ю». Попадья лишилась чувств. Думали, что она уже мертва, и возвестили о том Микуле. И вновь лишь горячая молитва спасла несчастную. Священник, воззрев на образ Пречистой, взмолился: «Госпоже Пречистая Владычице! Аще Ты не избавиши ея от смерти, се уже мертва есть». И тут конь высвободил копыта из кортля, вскочил на ноги и поскакал к лесу, но, вновь запутавшись в чём-то, остановился. Очнулась и попадья. Когда её спросили о самочувствии и о случившемся «яденьи» конском, она отвечала, что всё обошлось и она осталась цела и невредима: «Яко сдрава есмь молитвами Пресвятыя Богородица», прибавив при этом, что жаль ей «увисла же [и] отлогъ, еже изъеде конь». «Отлог» — это, вероятно, что-то вроде башлыка с длинными свисающими концами, а «увисло» — какой-то другой предмет женской одежды, скорее всего, повязка, прикрывающая волосы. Что ж, женщина остаётся женщиной даже в самой отчаянной ситуации и, едва придя в себя, тут же проявляет заботу прежде всего о том, как она выглядит и в каком состоянии находится её платье… Отметим, кстати, исключительную

реалистичность этого эпизода, а также скрупулёзность рассказа, в котором не упущена ни одна, даже самая мелкая подробность. Всего в двух предложениях здесь оказались упомянуты сразу три детали женской одежды — и это единственные их упоминания во всей литературе домонгольского времени! Забегая вперёд скажу, что те же дотошность и скрупулёзность отличают и последующий текст Сказания, в котором, например, перечислены по меньшей мере четыре вида тогдашних женских украшений, что также даёт обильную пищу для историков и искусствоведов, занимающихся историей древнерусского женского костюма.

Так, с приключениями, путешественники добрались до Владимира и двинулись дальше. Недалеко от города, на месте будущей княжеской резиденции Боголюбово, по преданию, произошло ещё одно чудо — пожалуй, самое известное в истории с перенесением Владимирской иконы. И это несмотря на то, что о нём нет ни слова в древнем Сказании; сведения на сей счёт появляются позднее — самая ранняя запись датируется XV веком и читается в уже упомянутой новгородской статье «А се князи русьстии». Согласно преданию, когда процессия с иконой выступила из Владимира, кони как вкопанные остановились на том самом месте, где впоследствии были выстроены княжеская резиденция и монастырь, так что сдвинуть их не было никакой возможности: «ту же коня много били, а конь с того места с иконою не идеть». Ещё позднее предание было записано уже в полном виде — так, как оно обычно и излагается в популярной литературе и в пересказах местных экскурсоводов и благочестивых монастырских обитательниц. Вот как изложено оно в Степенной книге царского родословия — памятнике официальной московской идеологии середины XVI века:

«И оттоле дошедше близ града Владимира, и егда быша на реце на Клязьме, и ту сташа кони со иконою Богоматери и не поступиша никамо же (то есть никуда не сдвинулись. — А. К.). И многи коня изменяху (переменяли многих коней. — А. К.), и чюдную икону на сани поставляху, и ни един же конь не може саней двигнути со святою иконою. Великий же князь Андрей на том месте постави две церкви камены во имя Святыя Богородица и ту сотвори град и нарече имя месту тому — Боголюбимое»^{63}.

Наиболее же пространный рассказ, наполненный многочисленными подробностями и описаниями личных переживаний князя Андрея Юрьевича, читается в его позднейшем Житии, а также в Летописи Боголюбского Богородице-Рождественского монастыря, составленной в конце 60-х годов XVIII века настоятелем обители Аристархом (впоследствии игуменом Козельской Введенской Оптиной пустыни). Приведём этот рассказ полностью (по тексту Летописи Боголюбского монастыря):

«Егда благоверный великий князь Андрей Георгиевич с чудотворным образом Пресвятыя Богородицы идый намеренным своим путем из Киева в Ростов и достиже от града Владимира седмь поприщь на реке Клязме (идеже ныне видим Пресвятыя Богородицы монастырь зовомый Боголюбский стоит), и на том месте бывший под тем чудотворным Пресвятыя Богородицы образом кони сташа, и ни мало с места поступиша. Великий же князь Андрей Георгиевич нача о том вельми ужасатися и повеле иные кони сильнейшие привести на пременение первых коней, и бывшим им по обычаю впряжённым под то же возило, на нём же чудотворный образ Пресвятыя Богородицы стояше, но и тии кони такожде понуждаеми и биени быша, обаче никакоже с места того поступите могоша.

Оное чудо великий князь Андрей Георгиевич виде, яко кони не могут со образом двинутися с места того, ужасом велием одержим бе, чудяся необычному действу, повеле иных коней множество привести и впрягати, обаче и тем промыслом ничтоже успе, и нача велми плакати и тужити, помышляя, яко за некое его прегрешение не хощет Пресвятая Богородица образа своего в Ростове поставити; обаче страх весь отложив и отчаяние отринув, разуме сие преестественному от чудотворнаго образа чуду быти, того ради всю свою надежду на Господа Бога и на Пречистую Его Богоматерь возложив и ревностию разжеся, повеле иерею на том месте пред чудотворным образом молебное пение совершити, а в то время и сам пред образом Пресвятыя Богородицы паде на землю и со слезами нача молитися и обещаваяся на том месте поставити церковь каменную и украсите ю, елико ему мощно.

По молебном пении великий князь Андрей Георгиевич вниде в намет (шатёр. — А. К.) свой и пад на землю, нача со слезами пред святыми иконами молитися (понеже сей благочестивый князь Андрей Георгиевич всегда с собою в пути святыя иконы при себе имеяше: первую Господа Иисуса Христа Вседержителя, вторую Пресвятыя Богоматере, третию Иоанна Крестителя, две — святых первоархангелов Михаила и Гавриила) (все эти иконы присутствовали на деисусе Боголюбской иконы. — А. К.), и молящуся ему со слезами умильне, явися сама Пресвятая Богородица, теплая о всём мире предстательница, очевидно в шатре его стоящая и в единой руце хартию (свиток. — А. К.) держащая, и рече ему: “Не хощу да образ мой несеши в Ростов, но во Владимире постави его, а на сем месте во имя моего Рожества церковь каменную воздвигни и обиталище иноком состави”; и воздвигши Свои божественнии руце ко образу Владычню, невидима бысть. Великий князь Андрей о явлении Богоматери радости безчисленныя исполнися, и благодарение велие о сем Богу и Богоматери давши, повеле вскоре на том месте, ид еже сподобися Небесную Царицу и всех скорбящих утешительницу видети, церковь каменную во имя преславнаго Ея Рожества заложити…» ^{{64} ,} [23]

23

Очевидно, что Житие, составленное в начале XVIII в., послужило источником для Летописи Аристарха. Однако в доступном нам списке Жития рассказ об этих событиях уже несколько поновлён по сравнению с рассказом Летописи (напр., добавлено имя иерея, к которому обратился Андрей, — Николай).