Андрей Кончаловский. Никто не знает...
Шрифт:
средний брат. В 1941 году все они находились в рядах Советской армии. Все трое, кстати
сказать, неплохо владели немецким языком благодаря немке-гувернантке их детских лет Эмме
Ивановне. Знание языка сыграло особую роль в жизни Михаила. Окончив спецшколу НКВД, в
годы войны он находился в тылу врага как агент-нелегал.
Еще в самом начале войны семья получила повестку: Миша пропал без вести. А в январе
1942-го вдруг пришло известие: младший брат расстрелян фашистами.
разноречивые сведения подытожатся в его письме из Лефортовской тюрьмы. Гораздо позднее
прояснятся и подробности запутанной военной биографии Михаила из его книги «В лабиринтах
смертельного риска». А пока было ясно только то, что младшего обвиняют в измене Родине.
В поисках справедливости Михалкову-старшему довелось свидеться с Берией, назвавшим
брата Мишу «плохим человеком». После Лефортова Михаила отправят в лагерь под Рязанью.
Здесь братья и встретятся. «Я не узнал Мишу в первое мгновение… Он был в такой заношенной
робе… Он так глядел на меня… Мы крепко обнялись и поцеловались… И остались одни, и он
долгодолго рассказывал мне, как и что произошло с ним за многие-многие месяцы войны. А я
смотрел на его голые руки, торчащие из коротких рукавов, на впалые, давно не бритые щеки, на
разбитые ботинки…»
По смерти Сталина его дело будет пересмотрено и «за отсутствием состава преступления»
сняты обвинения. М.В. Михалкова наградят орденом Славы, добавившимся ко многим орденам
и медалям за участие в Отечественной войне.
Михаил Владимирович известен и как поэт, прозаик, публицист. Печататься начал в 1950
году под псевдонимом Михаил Луговых, а потом — Михаил Андронов, вероятно, в честь
любимого племянника…
Особое место в мемуарах Сергея Михалкова занимают страницы, посвященные его
общению с лидерами страны в разные эпохи ее социально-исторического бытия: от Сталина и
Берии до Горбачева и Ельцина. Особое внимание проявляли к нему и более поздние
руководители. Все это — выразительные характеристики как положения в обществе самого
Михалкова, так и образа страны в целом.
В пересказе Сергея Владимировича эти события его жизни получают даже и
анекдотическое звучание из-за особой, увлекательно сказовой интонации и чувства юмора,
присущего Михалкову. Таковы, скажем, рассказы о телефонных беседах с государственными
вождями, с Брежневым, например…
История телефонных контактов советских вождей с советскими же писателями в эпоху
победного шествия социализма, начиная, естественно, со звонков Иосифа Виссарионовича, о
которых я уже поминал, ждет своего летописца. Сюда вошли бы и те устные рассказы, которые
с
встречах с ним. И те, которые озвучивал Сергей Владимирович. Одновременно можно было бы
проследить и эволюцию отношения властных фигур от Сталина до Брежнева и далее к
«инженерам человеческих душ». У первого, скажем, внимательность до шизофрении, когда
каждое слово, каждый образ художника мог стоить ему жизни. В послеоттепельный период
произнесенное слово уже не могло обернуться кровью, не убивало. Сергей Владимирович
дожил до тех исторических лет, когда за репликами вождей уже ничего не могло стоять, кроме
их специфических шуток.
Сергей Владимирович пережил и Сталина, и Хрущева, и Брежнева. Постсоветские
времена заставили его несколько растеряться. «В 1991 году я не вышел, а выпал из КПСС, —
грустно шутил он. — Ив моем преклонном возрасте предпочитаю оставаться вне какой-либо
партии…» «Ничего, отец проломим», — успокаивал его старший сын, вдохновленный первыми
Виктор Петрович Филимонов: ««Андрей Кончаловский. Никто не знает. .»»
41
выступлениями Горбачева. «Я помню, с каким восторгом, находясь в Америке, я слушал его
выступление, у меня даже слезы на глазах выступили от восхищения Горбачевым! Когда я
представил себе, что Ленинград вернет себе название Петербург, а в Исаакиевском соборе
зазвучат колокола, как до революции, я стал жить в ожидании новых времен…» Уже к середине
1990-х взгляды Андрея сильно поменяются, а десятилетием позднее он выступит с резкой
критикой как самого Горбачева, так и отечественных либералов, фундаторов перестройки и
лидеров шоковой социально-экономической и политической «терапии» в стране.
С.В. Михалков никогда так резко не обозначал своей позиции, как его старший сын в
2000-е годы. В его мемуарах последних лет можно было прочесть, что ему неоднократно
пришлось общаться с улыбчивым Михаилом Горбачевым, партийным руководителем «с
человеческим лицом», встречая, как правило, понимание и поддержку. Михалков верил и
новому лидеру, как когда-то Сталину, «верил в его преданность социалистическим идеалам,
видел в нем убежденного партийного деятеля, взявшегося за коренные преобразования в
партии, за решительные перемены в жизни советского общества».
Правда, в тех же мемуарах есть и критические строки по поводу трансформаций,
произошедших с Михаилом Сергеевичем «под давлением развивающихся в советском обществе