Андрей Кончаловский. Никто не знает...
Шрифт:
страны, дома, что ознаменовалось затем и внутренними, духовными превращениями.
Уход из родового гнезда, по Кончаловскому, «ведет к смерти». Но смерть эта чревата
перерождением, явлением нового человеческого качества.
Навсегда осело в памяти Василия Сурикова 11 декабря 1868 года. Он оставил родной
Красноярск, отправился в Петербург и превратился в гениального русского живописца.
«Морозная ночь была. Звездная. Так и помню улицу, и мать темной фигурой у ворот стоит».
Отбытие
Сибирь времен Василия Сурикова — еще закрытое от европейской России пространство.
По выражению поэта Максимилиана Волошина, в творчестве и личности живописца «русская
жизнь осуществила изумительный парадокс: к нам в двадцатый век она привела художника,
детство и юность которого прошли в XVI и в XVII веке Русской Истории».
Заповедная закрытость Сибири стала основой образных пространственно-временных
решений и в «Сибириаде». Деревня Елань, откуда начинают свой путь герои фильма, — нутро
русской жизни, ее архетип. Отсюда неуемные души рвутся к зовущим, но неверным звездам.
Остаться дома значит для них — умереть.
Не эти ли страсти тревожили душу Сурикова, а век спустя — и его правнука? Отрыв от
родного — завязь магистральной коллизии если не жизни, то, во всяком случае, творчества
Кончаловского. Спор знакомого и закрытого с распахнутым незнаемым, влекущим, но опасным.
На этом стыке созревает, взрослеет личность.
Не откликнулось ли в «непоседливости» Василия Ивановича его происхождение? Ведь он
из старинного казацкого рода. Казаки же для Сибири — люди пришлые, как и бежавшие сюда от
крепостной неволи крестьяне. Воля накладывала особый отпечаток на все население этих мест.
Василий Иванович очень гордился своим происхождением. «В Сибири народ другой, чем в
России: вольный, смелый», — убеждал он того же Волошина.
Из материалов о Красноярском бунте 1695 года художник узнал, что в нем участвовали
«казаки Иван и Петр Суриковы». «От этого Петра мы и ведем свой род. Они были старожилы
красноярские времени царя Алексея Михайловича и, как все казаки того времени, были донцы,
зашедшие с Ермаком в Сибирь. Об этом, когда я был маленьким, говорили мне дед, отец и дядья
мои…».
Дед Сурикова Василий выдвинулся как «богатырский атаман», а был «человек простой».
«Широкая натура. Заботился о казаках, очень любили его». Назначенного после деда жестокого
Мазаровича казаки, подкараулив, избили. «Это дядя мой (Марк Васильевич. — В.Ф.) устроил.
Сказалась казачья кровь». Другой дядя живописца, Иван Васильевич, сопровождал
переведенного на Кавказ декабриста и вернулся из поездки в восторге от Лермонтова и с
шашкой, подаренной сопровождаемым.
Художник особо
Пугачеву. «Это мы-то — воровские люди…»
Таковы предки со стороны отца Сурикова, бывшего в какое-то время и губернским
регистратором Красноярского земского суда.
Предки со стороны матери «тоже казаки Торгошины, а Торгошин Василий также был в
бунте 1695 года… Как видите, со всех сторон я — природный казак. Итак, мое казачество более
чем 200-летнее».
Мать Сурикова Прасковья Федоровна была женщиной хоть и неграмотной, но одаренной
природным вкусом к художеству. Плела кружева и вышивала гарусом и бисером целые картины
и разные вещи. «У нее художественность в определениях была, — рассказывал Василий
Иванович Волошину, — посмотрит на человека и одним словом определит…».
Как ни была закрыта глубинная сибирская жизнь от внешних влияний, отзвуки громких
событий отечественной истории проникали и туда. Мать Сурикова видела в церкви декабристов.
Видел на улице Михаила Петрашевского-Буташевича и тринадцатилетний Василий. «Полный, в
цилиндре шел. Борода с проседью. Глаза выпуклые, огненные, прямо очень держался…»
Виктор Петрович Филимонов: ««Андрей Кончаловский. Никто не знает. .»»
9
(Отмечу, что Елизавета Августовна Шаре, ставшая в 1878 году супругой Сурикова, была
француженка по отцу. Мать же ее — из рода декабриста Петра Николаевича Свистунова. Мария
Александровна Свистунова познакомилась со своим будущим супругом во Франции. Он принял
православие, и, сочетавшись браком, молодожены переехали в Петербург. Здесь Шаре открыл
контору по продаже английской, французской, голландской бумаги.)
Суриков с детства тянулся к натурам неуемно стихийным. И на его полотнах,
хрестоматийно знакомых, — сплошь бунтари: что стрельцы, что Петр, их палач, вздыбивший
Россию. А далее: скованная мятежница Морозова, загнанный в ссылку непокорный Меншиков;
Ермак, правда сражающийся, а не «объятый думой»; разгульный Степан Разин, но как раз
думой и объятый…
В бунтарстве его героев как оборотная сторона стихийного разгула вольных натур
чувствуется в то же время рефлексия одиноких мятущихся душ. И от народной массы,
портретно прописанной, живой, многоликой, эти герои отделены как раз тревожной
погруженностью в себя.
Детство Василия Ивановича, родившегося 12 (24) января 1848 года, прошло в
Красноярском доме, построенном дедом художника в 1830 году. В громадных подвалах жилища
таилась бунтарская история казачества. Оружие разных эпох, старинные книги… И