Андрей Кончаловский. Никто не знает...
Шрифт:
что жена присвоит себе все его деньги…»
Не было в семье художника, несмотря на усилия жены, тиши, глади и божьей благодати.
Ранняя смерть сына… А в год появления на свет младшей дочери Сурикова настигла болезнь
легких, чуть для него самого не закончившаяся смертью. В то же время под поверхностью его
семейной жизни бродили стихии невероятной, по выражению дочери Ольги, горячности,
которую жена пыталась сдерживать, умерять.
Смиряемая несмиренность
ужаснейшие сны видел: каждую ночь во сне казни видел… У меня в картине крови не
изображено, и казнь еще не начиналась. А я ведь все это — и кровь, и казни — в себе
переживал… Торжественность последних минут мне хотелось передать, а совсем не казни…»
Сурикова упрекали в неопределенности авторской позиции: на чьей стороне живописец,
изображая историческое событие, Петра или стрельцов? Пафос же художника заключался в
сострадании, в сочувствии Семье, оказавшейся в эпицентре катаклизмов эпохи становления
российской государственности. Вот отчего, вероятно, такое место занимают здесь женские
образы. В их веренице прочитывается история русской женщины от младенчества до старости,
куда художник вписывает и родное, семейное. Дочь художника портретирована в образе
плачущей на переднем плане, в центре композиции «Стрельцов» девочки…
Продолжая тему, вспомним «Меншикова в Березове» (1883). Да, перед нами драма
исторического лица, знаменитого петровского выдвиженца из простолюдинов. Но это и
исповедь художника по мотивам собственного гнезда.
Известно, что на картине в образе Марии, старшей дочери знаменитого изгнанника,
изображена жена Василия Ивановича. Уже неизлечимо больная, Мария единственная в этом
групповом портрете обращена к зрителю в фас, кажется, глаза в глаза. Бледное лицо, темные
Виктор Петрович Филимонов: ««Андрей Кончаловский. Никто не знает. .»»
11
круги под приопущенными очами. Смертная печать. Такое не придумаешь…
Замысел картины отчетливо проступил на даче в деревне Перерва под Москвой. Семья
Суриковых снимала там половину крестьянской избы без печи, с низким потолком и
крошечными окнами. Стояла холодная дождливая осень. Семья зябла, кутаясь в платки и
шубы…
«…Отец уехал в город и вернулся. Огонь не был зажжен, мать нам читала. Отец стал
вспоминать, что такое было в истории, что семья могла вот так сидеть…»
Было в Истории… Но это и их, Суриковых, семья сидела, может быть, в предчувствии, в
ожидании своей судьбы.
Елизавета Шаре скончается в апреле 1888 года. А двумя месяцами ранее художник
показывает
дочери»).
Девочка в ярко-красном платье в горошек стоит, тесно прислонившись к гладко-белой
печи и крепко прижимая к себе куклу, будто стремясь уберечь тепло домашнего очага. «…
Дивный портрет! — напишет гораздо позднее Наталья Кончаловская. — В нем вся прелесть и
живость девочки, вся чистота и гармония ее ума и души и вся любовь и восхищение отца и
художника останутся навсегда».
Запечатлел Василий Иванович и образ обожаемой им внучки Натальи, когда той было
восемь-девять лет, в этюде для картины «Посещение царевной монастыря» (1912).
С момента смерти матери, по свидетельству Ольги Васильевны, их «счастливое детство
кончилось». Отец «не хотел оставить камня на камне: все, что было в доме, вся мебель, все
вещи были уничтожены и вывезены:…осталась наша детская, мастерская, в своей комнате он
поставил широкую скамью, на которую постлал тюменский ковер, стол и большой сундук с
рисунками… Работать он не мог… Многое показалось ему не нужным, и он без сожаления
многое уничтожил…»
3
Василий Суриков — признанный гений исторического жанра в живописи. Пейзажи у него
редки. Но вот портрет…
Большие полотна художника многолики, населены Лицами. Причем лица эти — особенно
первого плана — из гущи русской жизни той поры. «Для того чтобы знать толпу и так любить,
как Суриков, — говорит дочь художника, — надо было так ходить в толпе, как он».
Известны прототипы персонажей «из толпы». Люди эти могли безвозвратно кануть в Лету,
но сохранились благодаря пристальному вниманию художника к окружающему миру.
Сохранились и породили легенды — прототипы стрельцов, Морозовой, юродивого на снегу,
Меншикова…
Заказных портретов Суриков практически не писал.
Его модели — родные и близкие, сибирские и московские знакомые. Биографии многих
суриковских моделей нам неизвестны, их имена не громки.
«…Каждого лица хотел смысл постичь. Мальчиком еще помню, в лица все вглядывался —
думал: почему это так красиво? Знаете, что значит симпатичное лицо? Это когда черты
сгармонированы. Пусть нос курносый, пусть скулы, — а все сгармонировано. Это вот и есть то,
что греки дали — сущность красоты. Греческую красоту можно и в остяке найти», — говорил
художник М. Волошину.
Его жадность к человеческим типам кинематографична. Так объектив камеры впитывает