Андрей Снежков учится жить
Шрифт:
К вершинам кленов и дубков робко тянулись малиновые языки пламени, но нависшая над оврагом кромешная тьма давила их к земле и, ослабевшие, они тускнели и растворялись в ней.
Поужинав, старик вошел в домик и лег немного отдохнуть, опустив над кроватью марлевый полог. Где-то рядом звенел одинокий комар. Дмитрием Потапычем овладели думы о Павле.
Где он сейчас, его сын, и что с ним: на грохочущем ли танке несется в пламени жаркого боя, чтобы сразиться с врагом, или у него сейчас короткий отдых и он, утомленный, лежит возле своей
«Как сумрачно у меня на душе, — в тоске думал старик. — Недавно получили от Павла письмо — жив он и здоров, а покоя после этого все равно нет и нет... Почему так тяжело?»
Чтобы как-то развеять свои мрачные мысли, старик начинал вспоминать, каким был Павел в детстве и юности. После отъезда сына на фронт эти воспоминания стали особенно дороги его сердцу.
Восьми лет Павел уже ездил с отцом и на пост и на рыбную ловлю. Мальчик был упрям, терпелив и настойчив. Он никогда не жаловался Ни на комаров, ни на дождь, ни на холод.
Как-то раз Павел весь день не был дома. Он явился под вечер грязный и голодный. В руках мальчишка держал длинное удилище и ведерко, до краев наполненное мелкой рыбешкой.
Негромко и неторопливо, подражая отцу, он сказал матери:
— Ты мне уху сварила бы. Я с утра ничего не ел...
Подростком он многое умел делать самостоятельно: косил траву, ездил в лес за дровами, ставил вентеря, зажигал на посту фонари.
Дмитрию Потапычу вспомнился такой случай. Однажды, когда Павлу пошел тринадцатый год, его оставили одного на посту: Дмитрий Потапыч болел, а Константин с утра ушел на сенокос.
Под вечер разыгрался шторм, наступали сумерки, а Константина, обещавшего вернуться к заходу солнца, все еще не было. Тогда Павел один поплыл к бакенам. Он зажег фонари и стал грести к берегу. Ветер гнал от Жигулевских гор навстречу лодке высокие беляки, и Павел совсем выбился из сил. Через борта несколько раз обрушивались волны, и в лодке плескалась вода.
Уже стемнело, когда Павел пристал к берегу.
Константин вернулся поздно.
— Я огни зажег, — сказал ему Павел, уже обсохший у костра.
— Один? — удивился брат.
— Один, — кивнул головой Павел и ничего больше не сказал...
Постепенно сознание Дмитрия Потапыча стало гаснуть, мысли путаться, и он задремал.
В полночь старик встал. В окошко подсматривала луна, и в домике все предметы были отчетливо видны. Из потайного места старик достал узелок и бережно его развязал. На холстяной тряпочке лежал георгиевский крест. Старик поднес его на ладони к глазам и долго рассматривал.
«Да, — подумал он. — В сентябре пятнадцатого года в бою под Петликовцами отличился. Семь немцев тогда в штыковой
И он принялся вспоминать, как было дело. Память Дмитрию Потапычу изменяла, и он многое позабыл или помнил смутно, неясно. Только один миг пережитого тогда все еще ярко и волнующе вспыхивал в сознании.
...Цепи сближались. Дмитрий Потапыч смотрел перед собой и видел пожилого, полного немца, бежавшего прямо на него, с далеко выставленной вперед винтовкой.
Вдруг Дмитрий Потапыч почувствовал, что ему сделалось жарко, захотелось вытереть рукавом мокрый от пота лоб, но тут же он об этом забыл и ускорил шаг и все смотрел на немца с бледным ощеренным лицом и мутными стеклянными глазами.
Но как Дмитрий Потапыч проколол немца штыком, он не помнил даже тогда. Немец грузно и молча повалился на землю, а он уже бежал вперед и смотрел прямо перед собой...
— В этом же году и братец погиб, Захар Потапыч, — сказал вслух старик, — царство ему небесное.
Дмитрий Потапыч бережно завернул в холстину крест и опять спрятал узелок. Он надел ватник и зашагал к двери.
Тихим призрачным светом был залит овраг, и от дурманящих запахов ночи кружилась голова. Над Волгой курился туман, поднимаясь столбами к небу, и мерещилось, что какие-то духи в белых саванах шагают по воде.
К стене домика были приставлены весла. Дмитрий Потапыч взял их на плечо и стал спускаться по лесенке к берегу.
«В такой туман только и гляди, что беду наживешь», — размышлял он, зябко поеживаясь от сырости, проникавшей за воротник ватника.
XI
В Морквашах Константин пробыл недолго. Знакомый столяр оказался сговорчивым, и Константин по сходной цене срядился с ним о поделке оконных рам для дома.
Со двора столяра бакенщик вышел в веселом расположении духа.
«Все-таки к зиме я перееду в свою избу, — думал он, спускаясь по отлогому берегу к Волге. — Вернется ли скоро Павел, не вернется ли, а мне в своем углу спокойнее будет».
Константин сощурился и посмотрел из-под руки на небо. От края и до края оно было чистое, синее, и хотя солнце поднялось еще невысоко, но уже припекало.
Минут пятнадцать назад от пристани отвалил пароход, идущий вверх до Ульяновска, и на берегу уже никого не было. Даже морквашинские колхозницы, приносившие для продажи пассажирам топленое молоко, яйца и масло, разошлись по домам.
У пристанских мостков лениво покачивалась на тихой волне лодка Константина. Бакенщик отвязал веревку от перил мостков и собрался было шагнуть в лодку, когда за спиной услышал слабый женский голос:
— Дяденька, вы далеко собираетесь?
Константин оглянулся и увидел немолодую черноволосую женщину с худым болезненным лицом, закутанную в поношенное байковое одеяло. Возле женщины стояли остроносый мальчик и маленькая кудрявая девочка. Бакенщик оглядел женщину с головы до ног и, ничего не сказав, полез в лодку.