Андрей
Шрифт:
С той стороны, откуда заходил я, старый город окружает парк. Хорошо там… могло бы быть.
Зашел, сел на скамейку, что поодаль других стояла, закурил. На бомжа я не был похож, поэтому мое долгое сидение не вызвало подозрений у милицей-ских патрулей, временами проходивших мимо. Подсаживались отдохнуть па-ру раз бабки или родители с колясками, вышедшие на прогулку.
Хорошо им - рядом с домом такой парк. А у нас «на районе» нет такого парка и не будет никогда. Не надо это никому. Многим гораздо проще у подъезда встать с семками и базарить, пока язык не отвалится, не обращая внимания на детей.
Не
Так и остался бы на этой скамейке навсегда. Прикольно - вот так сидеть. Соловьи поют, красиво (а у нас нет соловьев, потому что таких деревьев нет). Всюду зелень и сквозь нее пробиваются лучи солнца, которые так и норовят ослепить, смотреть больно. А сзади на солнце накатывает туча, синяя такая, дождевая, наверное. Контраст - класс, так бы и смотрел, не отрываясь.
Тут-то настроение мое опять испоганилось. На горизонте появились от-дыхающие дембеля в своей клоунской форме с дебильными аксельбантами. Они двигались без особого направления - куда занесет, вид у них был тот еще, а орут-то как! одно слово - герои.
Глядя на них, я вспомнил, что так и не написал этого долбаного сочине-ния, а значит, и я скоро буду таким же упырем ходить и прифакиваться к людям. Нет, только не это.
Ушел я оттуда, и направился к мосту, не понимая зачем. Зачем я туда иду? Я не хотел возвращаться домой, шел как на автомате. Все шел и шел. А люди все куда-то бежали и бежали, ничего не замечая, с безразличными ли-цами, торопились. Не замечали они ни памятников, ни собора, ни вечного ог-ня, ни гастарбайтеров, работавших на ремонте дороги даже в выходной. Только гопники, развалившиеся на скамейках спокойно созерцали окружаю-щее, изредка с интересом поглядывая на небо. Их время настанет немного позднее, через несколько часов.
Один раз в толпе даже Настю увидел и потерялся, все думал: уйти или продолжать идти вперед? Пока думал, эта девушка подошла совсем близко, я увидел, что это была не Настя. Померещилось.
И так уныло было! Не хотел я домой идти вообще. В смысле - возвращаться. Зачем? Ничего хорошего нет. Настя все испортила. Зачем? Ах, Сеня то! Ах, Сеня это! Так иди у своего Сени и отсасывай, в его долбаном «Ауди»! Если для нее нормально - вот так?
Ай! Надоело все!
Вспомнил слепую бабульку из второго подъезда, такая жалкая в своем проеденном молью пальто, со своей такой же убогой дочкой и хромой собакой, что плетется сзади них в те редкие моменты, когда дочка под руку выгу-ливает мать.
Как-то слышал или прочитал где-то фразу, что, мол, жалость - плохое чувство. Типа, если ты испытываешь жалость к человеку, ты этим его унижа-ешь, ставя его на ступеньку ниже себя. Чушь какая-то. Если бы сейчас в лю-дях было бы побольше этой самой жалости или сочувствия - и жить было бы проще. Осточертели эти тюремные замашки, эти вечные игры словами, это вечное дерьмо. А может этой бабульке стоит позавидовать, ведь она лишена удовольствия видеть все, что происходит, видеть этих людей и то, что они творят. Точно, мне не жалко ее, мне завидно…
Первые капли дождя начали падать с неба. Начался мелкий моросящий дождь. Одел я куртку, поднял воротник и закурил.
И никому до меня нет дела, никому! Моему государству плевать на меня, мой народ ненавидит меня. Мое государство хочет использовать меня, мой народ хочет убить меня. И те, и эти говорят: стань как все и живи! Стань как все и живи? Не хочу? Не хочу! Не хочу!!! Ослепнуть бы…
И
Мент остановил – прав, так в законе написано. Училка – права, я не на-писал сочинение. Государство призвало – право, у меня долг перед Родиной. «ГГГ» права, не знаю только в чем, но она права, точно.
Не прав только я, не прав только я. Нечего блевать на улице без паспор-та, сочинения пиши так, как надо и не пойдешь в армию, получишь корочку.
Корочку, означающую, что ты человек? А если нет её у тебя - то и не че-ловек? Не поступишь никуда - тогда в армию, там, где нелюди тебя класси-фицируют. Любого надо классифицировать, занести в графу, присвоить при-знаки, проштамповать. В конце концов, если надо – поставить клеймо.
Больной я все-таки.
Людской поток был густой. Все спешили поскорей перейти мост и ук-рыться от дождя, спешили даже те, у кого были зонты. Спешат люди, все по-глощены своими заботами. Шаркают подошвами, стучат каблуками, а все равно друг друга разглядывают, оценивают - тихо, украдкой, так и скользят взглядами друг по другу. И тут, в этой безмолвной толпе спешащих куда-то манекенов, меня осенило. То есть, нет, не осенило - появилось офигенное же-лание. Даже представил себе себя. Вот иду я по мосту и раз - и запрыгиваю на перила, а они скользкие, дождь ведь моросит. И иду по ним, и весело мне, а внизу вода черная шипит и пенится в водоворотах, а люди стоят и смотрят в недоумении - что за псих? а мне весело. И перила скользкие такие, дождь накрапывает и подошвы у меня скользкие, поэтому каждый шаг рискованый - как бы, не поскользнуться. Шаг, другой, и смотрю я, и весело мне. Люди смотрят на меня снизу, такие маленькие, а я на них и не смотрю. Вижу толь-ко на асфальте, на мосту, такая маленькая лужица и в ней круги на воде от падающих капель, и от ее вида голова у меня кружится и смешно мне стано-вится. И тут страх приходит. Желание спуститься на пешеходную сторону становится всепоглощающим, а ноги начинают предательски трястись. При этом даже представить нельзя, где мост, а где водная бездна, уже смотрящая на меня и готовая меня проглотить без остатка. Можно только чувствовать это, оттого и шаг в сторону сделать так трудно. Почему-то, кажется, что лю-бой ход безальтернативно окажется мимо, и возникают сомнения - а есть ли мост вообще. Конечно, мост есть, его не может не быть, но… и падаю я, толь-ко вот куда не знаю…
– Куда прешь, - толчок в плечо - это я в кого-то врезался, замечтался.
– Осторожней, хоббит.
Эти манекены иногда говорят.
Все-таки домой, здесь мне делать нечего. Домой. Там, по крайней мере, тепло. И, как ни крути, пойти мне было некуда. Дождь оказался недолгим, хо-тя когда я был на середине моста, он, как назло, знатно зарядил. Промок я знатно, как кот иду и с волос капает.
Взял такси. Услугами этого типа транспорта почти не пользуюсь, незачем мне это. Но вот тогда не хотелось никого ни видеть, ни слышать. Ничего не хотелось. Подумал - в такси, одному, будет лучше.
Но таксист, как назло, попался разговорчивый, жизнерадостный такой, гад, короче. Он любезно предложил добраться до моего района дворами, так, говорит, короче будет и дешевле. Я согласился, идиот. На мою беду, под не-замолкающий треск своей рации, он всю дорогу рассказывал о своей «участи», как будто мне было это интересно. Что работал он на вредном производстве, зарплату платили плохо. Потом, вроде ничего стало, а он все равно ушел в таксисты, зарабатываешь столько же, даже больше, и отравой всякой дышать не надо - знай баранку крути.