Андрогин…

Элькинд Эстер

Шум усиливался. Я слышал непереносимый грохот, от которого вибрировало все вокруг. Я и сам давно уже вибрировал, превратившись, часть огромной вибрирующей системы, в котором все и всегда вибрировало, не приходя ни на момент в статическое состояние.

Я открыл глаза и увидел грязные стены с грязными обоями. Обои были когда-то светло розового цвета (не скажу, что тогда они были лучше и выглядели приятнее, но они явно были светлее), с синими полосочками. Я лежал лицом к стене, да так близко, что мог чувствовать приторное, похмельное дыхание каждого, кто тут лежал до меня. И ах было очень много. Моим лазам представлялось большое жирное, сальное пятно, образовавшееся под многовековым воздействием голов, ртов, носов и других, бог знает каких, частей тела.

Первая моя мысль:

«Ура, все вернулось! Она здесь! Я вот сейчас повернусь и увижу ее спящее рядом со мной тело!» Я говорю это про себя так громко, как только возможно, потому что знаю, что ее здесь нет. Я медленно начинаю поворачиваться, чтобы иллюзия развеивалась как можно медленнее и болезненнее. Ее нет, ее нет рядом со мной, нет ее дыхания, нет ее запаха, нет духа ее присутствия, она не здесь, она где-то еще, но не здесь. Мне становится грустно и обидно, как-то очень по-детски грустно и обидно. Просто и тяжело. Я начинаю понимать, что и комната совсем не та, в которой мы были с ней, совсем другая комната, и все другое и воздух и свет, и все ужасно. Я с омерзением заставляю себя повернуться обратно. Подушка, на которой лежат мои грязные, спутавшиеся волосы, поскрипывает под моей головой. Простыня, которой я укрыт, скатывается в ногах, спутывая меня, сковывая мои движения словно цепь. Я чувствую острую боль, впивающихся в мое голое, незащищенное тело, пружин старого, прогнившего матраца. Мне холодно и плохо. Все мое тело покрыто дрожью озноба, и я чувствую себя грязным, жалким и отвратительным. Хочется вымыться, отстирать свою кожу, снять и бросить в стиральную машинку с кучей парашка и отбеливателем (желательно с хлором), чтобы моя кожа поскрипывала после стирки, пахла свежестью, когда я вновь примерю ее на себя. «Мое чертово изношенное тело!» – я терзал себя и ненавидел, съеживался в комок, хотел исчезнуть.

Я лежал на кровати и смотрел на гостиничный номер, в котором я не помнил, как очутился, просто проснулся. За стеной что-то ужасно шумело, трещало, гремело, неслось и уносилось. Сил встать у меня не было. Я лежал, концентрируясь на головной боле, которая клокочущими звонами разносилась по всей моей телесной оболочке, отражаясь снова и снова, словно я был полой, металлической статуей. Я не думал. Вообще. У меня не было ни сил, ни желания, думать. Я просто лежал на кровати и ждал, когда я умру. Я знал, что скоро умру…

Я лежал секунду, минуту, может час, два, или день, а вполне возможно, что и год, вечность?! Не знаю. Часов в комнате не было, а может, и были, просто они не двигались, или я их не видел. На улице не становилось ни светлее, ни темнее, быть может, из-за постоянно включенных фонарей, но мне было приятнее думать, что солнце остановилось. Шум усиливался. Все гудело, рыдало, надрывалось, будто в последний раз, словно в последний день, из последних сил.

Вдруг я почувствовал, что начинаю разваливаться. Сперва у меня отвалилась ступня, она просто отвалилась от моей ноги, будто так и было нужно, делая вид, что это само собой разумеющийся факт.

– Куда это ты потащилась без меня? – попытался спросить я, но челюсть не слушалась. На тоже уже отвинчивала последний шурупчик, чтобы убежать вслед за ступней, оставив мой несчастный череп в одиночестве.

Ступня рассмеялась и, показав мне язык (нет, язык вроде бы еще на месте), упрыгала куда-то в неизвестном направлении. Со звоном на пол свалился винт, на котором ступня раньше держалась. Я попытался пошевелить кистью, но она тут же отпала, как нечто совершенно не нужное, лишнее, глупое. Я испугался, поднял глаза.

– Что это ты тут лежишь? – услышал я чье-то похрюкивание. На меня смотрели два маленьких зеленых круглых глазика, заключенных в розовое, толстокоже лицо с большим пяточком и ярко-красными накрашенными губами. Два маленьких поросячьих уха торчали вверх и шевелились в такт словам. Сверху на них нависали прядки длинных, белых, кудрявых волос, неопрятно слипшиеся в торчащие в разные стороны сосульки. «Ужас!» – подумал я.

– Что это ты тут сидишь? – повторило вопрос странное существо, преимущественно женского пола, по крайней мере, уж точно себя так определяющее, – Вставай! – прохрюкало оно, – Все идут на

торжество, в честь апокалипсиса! Фейерверк будет! – и оно исчезло из вида, удаляясь с непрерывным топаньем и цоканьем.

«Копыта!» – вдруг осознал я и, вскочив с постели, понял, что оно, или может быть они, снесли одну из стен моего, скорее всего, временного, дома. Остатки кирпичей, сыпались с потолка, кругом было все в пыли. Теперь я отчетливо слышал, что шум, который мне до этого казался абстрактным и неопределенным, теперь обрел очертание, принял физическое воплощение (но не осмысление). Я понял, что этот шум, был топотом копыт, а ужасные звуки – блеяньем, мычанием, ржанием, хрюканьем и другими проявлениями всей самой живой сущности. Я медленно подошел к разрушенной стене и увидел, как стада баранов, овец, быков, свиней, коров и других людей, потому что все они имели облик полу людей, полу животных, бегут откуда-то, куда-то, создавал непреодолимую стену звука и пыли, которая возвышалась над ними, создавая целое облако. Казалось, что это оно их несет, а не они его перемещают в пространстве. И что если оно исчезнет, то исчезнут и они, а не наоборот.

Я попытался приглядеться. Из толпы, периодически доносились истошные вопли, оры и крики, выбивающиеся своей силой из всеобщего шума, был слышен хруст костей, сломанных ног, позвоночников и черепов.

– Куда они бегут? – спросил я в оглушительную пустоту бессмысленной толпы.

– Смотреть на конец света. Апокалипсис наступил! – услышал я ответ «кентавра» с бараньим телом, который внезапно очутился в моей комнате. Он стучал копытцами, переваливаясь с ноги на ногу.

– Понимаете! Наступил конец свет! – пытался он мне втолковать, произнося эти слова как можно более многозначительно, читая на моем лице, сплошное недоумение.

Я покачал головой: «Я это так ужасно?!» – спросил я с надеждой в голосе.

– Ну, нет! Что вы? Это прекрасно! Это целое шоу, на которое они как раз и бегут смотреть! Так сказать открытый порно фестиваль! – к концу фразы он понизил голос и заговорчески пригнулся, будто кто-то мог нас услышать (хотя, учитывая его мистическое появление), или что то, что нас кто-то услышит, могло иметь хоть какое-то значение. Может от ощущения своей значимости, или по другим, намного более простым причинам, из его пушистого зада вывалились недопереварившиеся листья мутагенной травы.

– Ой, простите! – сказал от и, покраснев, попятился назад.

– Ничего… – ответил я и, оглядев себя, обнаружил, стою голым перед своим, только что обделавшимся собеседником. «Прекрасная почка!» – с иронией подумал я.

Я попытался смутиться, или устыдиться своей наготы, но у меня ничего не получалось. «Странно!» – попытался подумать я, но тут же признался себе, что лгу.

Мой собеседник был бараном, то есть не совсем, но на половину точно (внешне, на нижнюю). У него было четыре ноги с копытцами, пушистое кучерявое баранье тельце, с одной стороны заканчивающееся маленьким круглым хвостиком – помпончиком, а с другой – верхней частью человеческого туловища. В общем, его вид был очень даже милым. Его даже хотелось погладить и местами и немного дружелюбно пощипать. В какой-то степени, его баранье тело, вызывало даже какие-то сексуальный эмоции. Но вот его верхняя часть, была просто отвратительной. После передних лап, у него начиналось человеческое тело (где-то чуть выше человеческого пупка). У него была бледная, тонкая, ребристая, шелушащаяся человеческая кожица, сквозь которую проглядывались тонкие синие вены, с длинными редко-растущими волосками на руках, завивавшихся большими кольцами (на сколько я мог наблюдать это на его кистях и предполагать их присутствие по всей его человеческой части тела). Его кисти заканчивались тонкими пальцами с обгрызенными, обглоданными ногтями. Одет (только верхняя часть, конечно), но был в белую рубашку, с засаленным воротничком, застегнутую на все пуговицы, и шерстяную вязаную жилетку. «Как ему не жарко? – подумал я, – Интересно, его жилетка сделана из его же шерсти?» – и я попытался сравнить взглядом нити, переводя взгляд с нижней части его туловища, на верхнюю, и обратно. Они были очень похожи. «Пожалуй, да! – решил я, – Хотя может, это просто у них так модно?!»