Андрогин…

Элькинд Эстер

– Как тебя зовут? – спросила я.

– Герберт! А тебя?- ответил он.

– Герберт… – повторила я, – Пойдет! Я Малка.

Мы шли по улице. Было холодно, и шел дождь. Ветер пронизывал до самой сути уже давно остывшей плоти, казалось, что суставы вот-вот начнут поскрипывать, словно несмазанные маслом шарниры.

Мы прошли до конца Арбата. Мы шагали медленно и молчи. Я думала о том, насколько же Герберт обыкновенный, он же не думал ни о чем. Меня всегда поражала способность людей не думать, и не признаваться в этом. Всегда, когда я говорила, что ни о чем не думаю, это обозначало, что мыслей так много, что мое «ни о чем», можно интерпретировать,

как «обо всем». Но люди, они и вправду умеют ни о чем не думать, и когда их спрашиваешь, о чем ты думаешь, они начинают быстро что-то выдумывать. Хотя самое приятное, это когда ни о чем не думаешь. Я этого не умею. Поэтому мне всегда нравилось смотреть в будущее людей, максимально ни о чем не думающих. Их мысли, пребывают в розовой ватной влаге, теплой и обволакивающей. Они там находятся, слово овощи в холодильнике, хорошо сохраняются достаточно долгое время, но если их не использовать, то, в конечном счете, они все же портятся и их выбрасывают, так и не употребив. Поскольку приобрести новые мысли и положить их на место старых удается далеко не всем и обмен ассортимента происходит крайне редко, то вскоре, запас мыслей заканчивается и человек остается с розовой ватной массой в голове, которой, он начинает заменять свои давно протухшие и выброшенные мысли. Некоторые индивиды, правда, не выбрасывают прогнившие мысли, храня их и наслаждаясь каждой стадией их разложения. Потом начинается стадия гниения розовой ватной массы, смотреть в такие мозги становится совсем отвратительно, а их, к сожалению, большинство…

Мы прошли еще несколько шагов к его машине. Вышел водитель, недоуменно посмотрев на Герберт.

– Все в порядке, Саша, поехали!- ответил он на вопросительный взгляд водителя.

– Хорошо, Герберт Натанович, поехали! – сказал он и сел обратно за руль.

Я потянулась открыть себе дверь, но Герберт судорожно, с ощущением внезапно охватившей его тревоги кинулся мне открывать дверь: «Постой, я помогу тебе!». Саша недоуменно посмотрел в зеркало заднего вида, когда я села в машину, и мысленно повертел пальцем у виска. Я посмотрела на коврик и увидела, что с моих башмаков сорок второго размера, которые я носила на две пары шерстяных носков, потому что они мне были велики на три размера, стекают две грязные лужицы.

– Я тебе коврик испачкала! Извини! – произнесла я, глядя на Герберта.

Он молча смотрел на меня, словно пытался узнать, или запомнить.

– Что? Коврик?!… Ерунда, какая! Ничего! – оправдывался Герберт, будто это он испачкал мою машину, а не я его.

– Куда ты хочешь поехать? – спросил он.

– Не знаю, мне все равно! – я смотрела на лужу, что стекала с моих башмаков.

– Может, ты есть хочешь? Поехали, поужинаем! – предложил он.

– Да, хорошо… – тихо согласилась я, хотя совершенно не хотела есть. Я вообще никогда не хотела есть. А слово «поужинать» заставляло мое тело передернуться от отвращения.

«Поехали, поужинаем!» – повторяла я про себя, словно пытаясь вызвать рвоту, как два пальца в рот, но у меня ничего не получалось, уж слишком безобидно и по-доброму звучали они в исполнении Герберта.

– Саша, туда же, где мы были сегодня днем! – приказным тоном произнес Герберт, и машина быстрым рывком соскочила с места и помчалась куда-то по темным зимним улицам.

Герберт смотрел на меня, я смотрела в окно. Я думала о том, что он совсем обычный, наверное, даже самый обычный человек, которого я когда бы, то ни было встречала. В нем

было настолько много обычного, что это практически не раздражало.

Мы приехали в ресторан. Окна были темными, и он был закрыт.

– Подожди здесь, я сейчас вернусь! – сказал мне Герберт.

– Хорошо! – ответила я наиграно испуганным голосом.

– Не бойся, я тебя не обижу! – сказал он, глядя мне в глаза.

Я покачала головой. «Я знаю!» – мысленно ответила я.

Он вышел из машины и пошел к заднему входу ресторана. Я сидела в машине и смотрела на Сашу. Он был явно удивлен. Пытался вспомнить, когда товарищ полковник последний раз снимал девок, особенно такого вида, как я, вспомнить не получалось.

Через пару минут двери ресторана открылись с внутренней стороны, и я увидела Герберта, который вышел и пошел ко мне. За ним из двери выглянул какой-то еще мужчина и держал дверь открытой, пока мы поднимались по ступенькам.

– Ресторан закрыт сегодня! – пояснил Герберт, – Но ради нас, его откроют! – он улыбнулся.

Я улыбнулась ему в ответ.

– Здравствуйте! – поздоровался со мной тот, что держал дверь.

– Здравствуйте! – ответила я, не очень понимая, зачем я отвечаю.

– Это Гриша! Шеф-повар! – сказал Герберт, и подмигнул ему.

Я кивнула и последовала за ними по залам.

Мы вошли в самый дальний, небольшой зал, где в центре стоял один длинный стол на двенадцать персон и рояль, на возвышении, около десяти сантиметров от пола, символической сцене. Больше здесь ничего не было здесь, не было даже окон. Гриша включил нам свет.

– Выбирай! – сказал Герберт, указывая на стол.

Я села в противоположенный от рояля угол.

– Хорошо! – сказал он и сел рядом.

Гриша в это время стоял у двери. Как только мы сели, он подошел к нам.

– Что вам принести? – спросил Гриша.

– Ты не против, если я сам закажу?! – спросил Герберт.

Я отрицательно покачала головой, показывая, что мне не важно.

– Тогда принеси нам блюдо устриц на льду, омаров, креветок, кальмаров, и что там еще есть, шампанского и лягушачьих лапок, можно еще икры, черной и красной тоже давай… – сказал Герберт и посмотрел на меня.

Я не выражала ни восторга, ин других, каких бы то ни было эмоций.

– И еще пирожных, принеси! – сказал Герберт.

Моей реакции не последовало. Он смущено посмотрел на меня. Гриша принес шампанского и объявил: «Cristal Louis Roederer, Франция, пятилетней давности», – и разлил его по бокалам.

– За тебя! – сказал Герберт, поднимая бокал.

«За начало!» – подумала я и улыбнулась ему в ответ.

Я сделала глоток шипучей холодной жидкости и почувствовала, как же я на самом деле продрогла и замерзла.

– Мне холодно! – сказала я.

– Как же я сам не подумал об этом! – сказал Герберт. Он явно огорчился своей невнимательности, мне даже стало как-то, жаль его.

– Я сама только сейчас почувствовала, как сильно я замерзла! – ответила я.

– Гриша, принеси нам чаю, варенья, меда, печенье и, не знаю еще чего! – сказал он.

Гриша улыбнулся и исчез.

Через пару минут он вернулся самоваром, чашками, потом на столе материализовались пиалочки с клубничным, малиновым, брусничным, апельсиновым и даже ананасовым вареньем, мед, печенье, конфеты, лимоны.

Герберт налил мне в большую чашку чай. Я взяла ее и сквозь мои пальцы прошла струя тепла и нежности. Все мое тело передернуло в ознобе, и я сделала маленький глоток.