Ангел для кактуса

Евсеева Мария

Да! Мне хочется произвести на Алексея впечатление, дьявол его подери!

Я оборачиваюсь, но, не поймав мамин взгляд, возвращаюсь к своим наблюдениям и вижу, как Алексей обходит машину, открывает пассажирскую дверь и подает кому-то руку. Его манеры, привычки, умение держаться — все такое же совершенное, как и его идеальные рубашки, и я чувствую, как по моему лицу растекается блаженная улыбка.

Но она тут же сходит на нет, будто начинка сладких мармеладных сердечек оказалась на редкость гадостной. Рядом с Алексеем появляется

Катя. Та самая Катя, которая, по всей видимости, первая в километровой очереди.

Вот пропасть!

Я хватаюсь за телефон, чтобы хоть как-то выстоять, а не выпустить ему и ей по холодной пуле в лоб. Я даже не представляю, что должно произойти, чтобы я в последствие пожалела о содеянном поступке, но фраза мамы все еще звучит у меня в висках, и я изо всех сил стремлюсь здраво проанализировать ситуацию.

Может ли Катя приходиться ему родственницей, двоюродной сестрой, например?

Нет. Иначе бы Алексей представил ее именно так.

Эта пышногрудая брюнетка подходит на роль его близкой подруги?

А разве подобные отношения бывают?

Я судорожно верчу в руках телефон и машинально открываю Инстаграм.

«Но может ли Катя быть его девушкой?» — спрашиваю я себя и задыхаюсь от жгучей необузданной ревности, которая вспыхивает в глубине меня.

Да. Нет. Наверное. Маловероятно. Хотя все-таки возможно. Или нет?

Я вижу, как эта парочка поднимается по ступенькам, и приказываю себе собраться, пытаюсь не нервничать, не подавать вида, что взволнована, но это сильнее меня — испытывать притяжение с сопротивлением.

Дверные колокольчики звякают, и я утыкаюсь в телефон. Бегло просматриваю фотографии, заглядываю в активность профиля, цепляюсь за фразу в одном из новых комментариев «А есть ли у парня девушка?», и не смею поднять голову, когда слышу голос Алексея:

— Лариса, добрый день! — спокойный, уверенный голос, который способен унести меня далеко-далеко, в другую реальность. Я чувствую, как отрываюсь от пола и парю в воздухе, пропитанном счастьем. Особенно, когда он обращается персонально ко мне: — Привет!

И в этом негромком, но многоговорящем «привет» заключена вся моя сущность, вся моя жизнь: надежды и опасения, ответы на волнующие вопросы, цели и мечты, смысл дальнейшего существования. Но этот смысл становится призрачным и туманным, как только я слышу другое приветствие:

— Здравствуйте.

И падаю с высоты на землю, больно ударившись головой.

— Здрасьте! — вырывается из меня слишком скоро, слишком резко, слишком… Я вообще не понимаю, как можно сдерживать себя далее, если в детонаторе мины замедленного действия включился обратный отчет.

Не замечая моей взрывоопасности, Катя проходит к стойке, к маме, и принимается что-то рассказывать о себе, показывать какие-то бумаги, но я не слышу слова, которые она произносит. Я вижу ее скользкой чешуйчатой рыбой с крупными глазами и округлым ртом, который безмолвно раскрывается

и закрывается, и мечтаю отправить ее на раскаленную сковородку.

— Не будем мешать, — предлагает Алексей, внезапно оказавшись в метре от меня.

Не будем.

Не будем мешать и переворачивать. Пусть с одной стороны она зажарится до черных угольков, а с другой — останется полусырой скумбрией. Хотя, стоит признать: Катя больше походит на изящную форель.

Я хочу сбежать от его участливого взгляда, но мои желания оказываются крайне противоречивыми. Я готова бежать далеко-далеко, куда угодно, только не от него, а с ним.

— Пойдем, — Алексей коротко кивает, приглашая меня следовать за ним, и я без промедления повинуюсь. Но на пороге все-таки оборачиваюсь.

Катя радостно щебечет, рассказывая маме, какие еще кашпо она может изготовить для наших малышей, и до меня, кажется, только сейчас доходит, что костюмчик моего «парня» сделан ее руками.

Вот же гадость!

Я с силой хлопаю дверью — не специально, само собой как-то получается! — и, оказавшись на улице, лицом к лицу с этим супчиком, вываливаю на него то, что роится в моей голове, начисто позабыв о предосторожности. Детонатор срабатывает.

— Какого черта?! — вскрикиваю я, и в этой емкой фразе умещается практически все, что я хотела бы ему сказать. От «для чего ты притащил ее?» до «зачем ты морочишь мне голову?».

Алексей останавливается.

Останавливается, поворачивается ко мне, преградив собой путь, и улыбается. Его улыбка сводит меня с ума, она собирает осколки моего сердца, разлетевшиеся на десятки метров в результате оглушительного взрыва, и создает из них новое — еще более горячее и целостное. Я чувствую, как оно уже трепещет в груди.

Или не гадость…

— Ты до сих пор переживаешь из-за той пачки? — весело хмыкает он, и я не могу оторвать взгляд от его нежных, дразнящих губ. — Я выкинул ее, чтобы впредь тебя не смущать.

— Нет! — выпаливаю я и силюсь придумать сотни тысяч фраз в свое оправдание, но вместо этого, кажется, краснею.

— Что нет? — смеется он, и его глаза мягко щурятся в лучах майского солнца.

Мне хочется подойти к нему еще ближе, дотронуться до руки, плеча, провести пальцем по подбородку, по едва заметной щетине, скользнуть к губам, прижаться щекой к щеке, но вместо этого, стоя на месте, я продолжаю нести несусветную чушь:

— Я не это имела в виду! Я хотела сказать, что мне плевать на содержимое твоего бардачка и на то, как ты проводишь свое свободное время! Я лишь желаю знать, какого черта ты здесь делаешь… — и хочу добавить «с ней», но огромный комок застревает на пути, в горле.

— Ты же сама звонила мне вчера, — смеется он, и его мягкий взгляд топит лед, который успел покрыть мое новое сердце.

Я отступаю назад, ища поддержку в зеленеющих макушках деревьев.

— Да. То есть, нет. Я не об этом…