Ангел-наблюдатель

Буря Ирина

Резко повернув голову в ту же сторону, я увидел, что к нашему столику торопливо направляется явно чувствующая себя не в своей тарелке Татьяна. У меня мороз по коже пошел.

— Вы что, обалдели обе? — зашипел я, и Марина с готовностью подставила ухо к моему рту. — Я же даже с вашими нашими контактов избегаю — как мне, в случае чего, встречу с ней объяснять?

— Никак, — повернула она ко мне довольное лицо. — Я ведь тебе сказала — ты ко мне на свидание пришел, а она случайно рядом оказалась. Вашим длинноносым кто угодно подтвердит, что у нас, — она умильно улыбнулась, — принято подойти

к знакомым, коль уж столкнулись.

Ответить ей, особенно в отношении длинноносых, я не успел — к нам уже подошла Татьяна. Она села за наш столик, положив на него сумку, а на нее руки, и блеснула в мою сторону мимолетной улыбкой.

— Я знаю, что у нас мало времени, — спокойно, но уверенно заговорила она, — поэтому постараюсь как можно короче.

Я только кивнул — что мне еще оставалось делать? Бежать, что ли?

— В первую очередь я хотела бы извиниться перед тобой, — продолжила Татьяна. — За Марину и, в общем-то, за всех нас. — Марина, отвернувшись, издала какой-то невнятный звук. — Мы тебе очень благодарны, за все эти годы, и я, по крайней мере, вовсе не разделяю Маринину точку зрения на вас.

— Хотелось бы надеяться, — буркнул я, с опаской ожидая развития такой интриги.

— Я знаю, что вы действуете из лучших побуждений, — чуть подняла она руку, останавливая меня, — и стараетесь принести нам добро — так, как вы его понимаете. Но, по правде говоря, человечество в целом для вас — некая клубящаяся безликая масса, и вы даете себе труд разглядеть только тех из нас, которые вырываются из нее, как протуберанцы, и устремляются, сами того не ведая, в вашем направлении.

Я молчал, пытаясь понять, в какую сторону эти два протуберанца направляются сейчас. И что разглядят в них внештатники, если за мной все же пустили «хвост».

— Ага, — хмыкнула Марина, — а еще не дай Бог кому оттуда в противоположную от вас сторону рвануть!

Не поворачивая головы, я наощупь обхватил ее за плечи и рывком притянул к себе, ткнув носом и, главное, ртом себе в плечо. Пусть отрабатывает добровольно и охотно взятую на себя роль моей подруги. Преданной и молчаливой.

— А что тогда о наших детях говорить? — с трудом сдержав усмешку, продолжила Татьяна. — Они для вас вообще понятие новое — загадочное, неизведанное, непредсказуемое. А непонятного все опасаются. Я согласна, изучить вы их пытались. Но опять по-своему — словно за микробами в микроскоп наблюдая. И, насколько я поняла, большинство наблюдателей считают эти микробы опасными, так?

— Да, — неохотно признал я. — Но отнюдь не подавляющее. И не только среди наблюдателей.

— Но, тем не менее, вы решили предпринять меры по предотвращению эпидемии, — спокойно заметила она.

— Можно и так сказать, — сдержанно ответил я, поморщившись. — Но если пользоваться твоими терминами, речь идет не о полном обеззараживании, а о переводе действительно опасных для нас штаммов в менее активное состояние. С тем, чтобы не лишиться возможности все же познакомиться с ними поближе. Как я уже пытался объяснить здесь некоторым, — с удовольствием стиснул я покрепче задергавшуюся Марину.

— Каким образом познакомиться? — прищурилась Татьяна.

— У нас уже есть программа привлечения мелких, — ляпнул я, не подумав,

привычное название, но она даже глазом не моргнула. — С поэтапным ознакомлением их с нами — с нашими целями, задачами и структурой — и предложением дальнейшего сотрудничества. Должна уже быть — команду к ее разработке год назад дали — или, по крайней мере, в стадии завершения находится. Но она применима только к тем, кто о нас еще не знает.

— А с остальными что? — тут же спросила она.

— Если просто знают, ничего, — ответил я, изобразив куда большую уверенность, чем на самом деле ощущал. — Если не настроены к нам агрессивно — подчеркиваю, активно агрессивно. Подключатся к программе не с первого этапа — и все дела. Но если возникнет риск вываливания информации о нас на абсолютно не готовое к этому, согласись, человечество — мы будем обязаны предотвратить его.

— Лишением их памяти? — безжизненным тоном уточнила она.

— Чисткой! — яростно поправил ее я, испытывая непреодолимое желание переместить руку, крепко сжимающую Маринино плечо, ей на горло. — Тонкой и избирательной. С освобождением ее исключительно от воспоминаний, связанных с нами. И только от них! Чтобы затем применить к ним, во всем остальном оставшимся самими собой, ту же программу — с самого начала и до финального предложения места среди нас.

Пару мгновений Татьяна молчала, опустив глаза и сосредоточенно хмурясь. Я тяжело дышал. Марина удвоила попытки вывинтиться из-под моей руки.

— Я поняла, — произнесла, наконец, Татьяна, поднимая на меня невозмутимый взгляд. — Тогда у меня к тебе будет еще одна просьба. Последняя. Если тебе велят устроить такую чистку Игорю, или Даре, или обоим — устраивай, только дай мне знать.

От неожиданности я ослабил хватку, и Марина тут же взвилась над столом сигнальной ракетой.

— Вот забудь об этом! — зашипела она, плюясь от возмущения и испепеляя Татьяну яростным взглядом. — Я тебе уже сказала, что этого не будет!

— А я тебе уже напомнила, — медленно и отчетливо проговорила Татьяна, глядя на нее в упор, — что не так уж и давно это ты всем уши прожужжала про учебу на своих ошибках и испытания на прочность и на кто чего стоит. Ситуация зашла в тупик — ее нужно ломать.

— Что это ты собралась ломать? — мгновенно пришел в себя я.

— Стену, которой Игорь с Дарой себя окружили, — ответила она устало. — С тех пор, как узнали о себе. После той катастрофы — еще раз тебе спасибо, что она полной и окончательной не стала — они даже выслушать нас, как следует, не захотели. Сочли себя результатом непонятно какого эксперимента, и прощать это никому, по-моему, не собираются.

— Что значит — не собираются? — резко выпрямился я.

— Нет-нет, они ничего такого не делают, — тут же успокоила она меня. — Не скандалят, не ведут себя вызывающе, ни с кем не спорят. Целыми днями занимаются, готовятся к поступлению, отвечают на вопросы о нем — но только о нем. В остальном они полностью закрылись. От всех. Они словно исключили всех, кроме друг друга, из своей жизни. Анатолий даже к мыслям Игоря пробиться не может — у того все время блок стоит.

— Наблюдатели это тоже заметили, — нехотя сообщил я ей. — И, похоже, не намерены с этим мириться.