Ангел с железными крыльями
Шрифт:
— Не ради вас, а ради будущего России.
— Коли так, поведаю я тебе свое, сокровенное. Было мне видение, которое не дает покоя, уже который день. Сердце щемит, как только оно снова встает перед глазами. Мнится мне, что кровавая туча нависла над Россией — матушкой. Тень ее падает на корону нашего государя, затемняя блеск ее величия. Несет от нее смертью и разрушениями неисчислимыми народу русскому. Как понять такое?
— Гражданская война в России, — но уже в следующее мгновение понял, что он не понимает мною сказанного и сразу решил исправить свою ошибку. —
— Вон оно как, а я-то думал, что это германец нас подомнет под себя. А царь?
— Не будет царя.
Царский фаворит недоверчиво покачал головой.
— Это хуже, чем мне даже виделось.
Мы замолчали, уйдя каждый в свои мысли. Так и сидели, пока в проеме двери не выросла фигура Бадмаева с заварным чайником в руках.
— Это ж надо! Гости нерадостные сидят! Ничего, сейчас чайку горячего попьем, взбодримся!
Судя по тому, что Бадмаев ничего не стал спрашивать, его уход на кухню был заранее запланирован для того, чтобы дать Распутину время для разговора со мной наедине.
Аромат свежезаваренного чая поплыл над столом, неожиданно напомнив запах летнего луга в солнечный полдень. Я даже не успел понять, откуда мне в голову пришла подобная ассоциация, как Распутин похвалил хозяина: — Хороший ты чай, Петр, завариваешь. Прямо душу греет. А какой ароматный!
Разливая чай и пробуя варенье, мы перекидывались ничего не значащими фразами, словно только для этого и собрались за столом. Все что мне надо было, я сделал, поэтому выждав для приличия какое-то время, встал и стал прощаться. Вслед за мной сразу засобирался Распутин.
Выйдя на улицу, я предложил: — Может, немного прогуляемся. Нам, похоже, есть о чем поговорить.
— Речь у вас, Сергей Александрович, необычная, слишком правильная. Вы словно учили наш язык, перед тем как прибыть из дальних стран. Мне доводилось говорить с чужеземцами, так они вроде вас говорят. Но вы русский. Я вижу.
"Блин! Подметил, а главное сделал правильное логическое заключение".
— Хотите объяснений?
— Нет. Мне вполне достаточно того, что я внутренним взором вижу. Странно? Для меня нет. Голос твой, лицо твое, сердце твое, все они говорят, что ты истину изрекаешь. Вот только разумом не могу понять: в чем корысть твоя?
— Думаете, что я из-за денег или власти….
— Думал бы так, мы бы с тобой сейчас не разговаривали. Тогда спрошу по — другому: во имя чего?
— Не могу ответить. Не готов.
— Не готов, — задумчиво повторил за мной Григорий Ефимович, потом тяжело вздохнул. — Прозревать наперед уже само трудно, а осознавать, что скрывается за завесой грядущего неимоверно тяжело, так как по большей части оно непонятно и страшно. Хочется понять и объяснить людям, а не знаешь как. Слов нет. Смута ложиться на душу, терзает сердце…. Ты-то как видишь?
На этот раз я понял его сразу, так как готовился к подобному вопросу.
— Сны. Одни из них ясны и понятны, другие — нет. В одних видениях мне
После моих слов наступило молчание. Какое-то время мы так и шли, соблюдая тишину, пока Распутин резко не остановился и не спросил: — Кто убивать меня будет, знаешь?
— Только двух из ваших убийц.
Я ожидал дальнейших расспросов, но вместо этого он зашагал дальше, а я вслед за ним. Так мы шли, пока Распутин не заметил пролетку, неторопливо плетущуюся нам навстречу. Остановившись, он махнул и громко крикнул извозчику: — Эй! Ванька! Давай сюда! — потом повернулся ко мне и спросил: — Поедешь?
— Прогуляюсь. Мне тут недалеко.
— Как знаешь. Только вот ты мне скажи напоследок: нужна ли правда человеку, который ее знать не хочет?
— Не хочет, значит, ему так лучше жить. Удобнее.
— Суть изрек. Удобнее. Так мы и живем, как нам удобнее, а нет, чтобы жить по правде.
Ведь человек, в большинстве своем существо ленивое, живет ради хлеба насущного и зрелищ скоморошьих, а дальше ничего видеть не хочет. Трудно с этим бороться. Меня и самого эта трясина затягивает. Все бесы, проклятые, в ухо нашептывают, суля злато и другие мирские соблазны! А что человек? Он слаб…. — помолчал, потом, словно нехотя сказал. — Слыхал, небось, как я свой день ангела отпраздновал? Да что я спрашиваю? Весь город знает! И как в газетах про меня написали: "пьянства и блуда было немерено". Эх! Не о том говорю. Ты завтра подходи к цареву дворцу. Вечером. В семь часов. Там, у входа тебя встречу.
Из газет я знал, что русский император два дня назад, 17–го января, прибыл в Царское Село из Ставки.
Попасть к царю оказалось непросто, даже не смотря на пропуск, подписанный начальником царской охраны, и сопровождавшего меня Григория Распутина. Слуги, дворцовые гвардейцы, даже казаки из личной охраны царя, старались выказать свою нелюбовь к царскому любимцу, останавливая нас на каждом шагу и интересуясь моей личностью.
Правитель громадной России выглядел почти так же, как на портретах и фотографиях, за исключением выражения усталости и хмурого взгляда, которых не было на страницах газет. Борода, усы, полковничий мундир. И тлевшая между пальцев папироса.
— Здравия желаю, ваше императорское величество! Богуславский Сергей Александрович! Поручик артиллерии в отставке! — при этом я встал по стойке смирно, несмотря на гражданскую одежду.
— Здравствуйте, поручик. Да не тянитесь вы так. Не надо. Подойдите ближе. Так что вас привело ко мне?
— Видения, если можно так выразиться, ваше императорское величество, — после моих слов по лицу императора гримаска раздражения. Его можно было понять. Царю меньше всего сейчас был нужен новый ясновидец. — Они не всегда четки и понятны, но часть из них вполне ясно показывают на некоторые события, которые имеют место быть в будущем. То, что смог увидеть и понять, я изложил на бумаге. Могу я вам ее передать?