Ангел
Шрифт:
Секунда, вторая, третья… Щелчок отпираемого замка… И дверь распахнулась.
— С наступающим, Ника!
Я не успела ничего рассмотреть — отец крепко обнял меня, а затем забрал все сумки.
— И тебя, пап. А…
— Здравствуй, Ника. С наступающим.
У неё были короткие тёмные волосы, кудрявые, как у меня, и немного испуганные серые глаза. А ещё — румянец во всю щёку.
Мама называла её «девчонка». Но она не была девчонкой. Да, моложе отца как минимум лет на десять, но не девчонка.
— Я Нина.
— И я вас, — сказала я не совсем искренне. Я не была рада. Впрочем, «не рада» тоже. — С наступающим.
Она кивнула и почему-то, к моему удивлению, ещё сильнее покраснела.
— Раздевайся, надевай тапочки и проходи в комнату. Будем тебя с Серёжкой знакомить, — папа говорил весело, но я чувствовала, что ему неловко.
И тут меня кольнуло.
Серёжка.
Нет, я выбирала ему подарок. Точнее, я купила то, что сказал папа, и собиралась положить под ёлку вместе с остальными подарками. Только тогда, в магазине игрушек, я ещё не успела по-настоящему осознать…
Да и сейчас пока не совсем…
А «совсем» настало, когда я его увидела. Трёхлетнего мальчика в зелёной футболке с нарисованным монстриком, играющего в машинки на полу детской.
Он поднял голову, посмотрел на меня и тут же вскочил на ноги.
— Ника? Ты — Ника?
— Д-да, — протянула я, не понимая, почему моё появление вызвало подобный ажиотаж.
— Ур-ра-а-а! — закричал мальчик, бросился вперёд и обнял меня где-то в районе коленок. — Будешь смотреть мои игрушки?
— Конечно, — кивнула я и зачем-то добавила: — Как же не смотреть-то?
Он расплылся в улыбке и побежал к комоду — что-то доставать оттуда.
Господи, брат. У меня есть брат.
И…
— Я рассказывала Серёже о тебе, — негромко сказала стоящая позади Нина. — Говорила, что у него есть сестричка, и она придёт в гости на Новый год.
…И этот брат очень похож на меня.
Волосы колечками, голубые глаза, ямочки на щеках, форма носа, губ, подбородка — он напоминал меня в детстве, какой я видела себя на фотографиях. Только мальчик.
Брат. Серёжа. У меня есть брат!
— Вот, смотри!
В руку ткнулось что-то металлическое. Я опустила голову — машинка какая-то.
— Знаешь, я совсем не разбираюсь в машинках…
— Ничего страшного! — заявили мне с искренней улыбкой. — Я тебя научу!
Почему-то ужасно, ужасно, просто невыносимо хотелось плакать.
Только не от одиночества, боли или горя.
А от чего-то… невозможно счастливого, искрящегося, словно огоньки на новогодней ёлке.
Удивительно, как много радости может принести всего лишь искренняя детская улыбка.
Серёжа оказался очень милым, живым и любопытным мальчиком, в котором уже чувствовался стержень настоящего, цельного человека. Я с интересом наблюдала за ним весь вечер, забыв про
А ещё я наблюдала за папой и Ниной. Я помнила, каким нервным и дёрганым он был последние годы моего детства, и теперь осознавала, почему.
Тело жило с нами, но душа принадлежала другой женщине. Вот этой.
Я ведь хорошо знаю, что это такое — жить с одним, но принадлежать другому. Это мучительно, если у тебя есть совесть.
У папы она есть.
А ещё я вспоминала, как к нему относилась мама, и сравнивала её поведение с поведением Нины. Разница была настолько огромной, что у меня сжималось сердце, когда я представляла, каково пришлось им всем. Отцу, Нине и маме.
Имею ли я право их осуждать?..
Ближе к часу ночи Нина пошла укладывать Серёжу, а мы с папой убирались на кухне. Он мыл посуду, я вытирала и складывала её стопочкой на столе.
И неожиданно, поглядев на его уже начавшие седеть виски, спросила:
— Пап, а зачем ты меня пригласил?
Он поднял голову и посмотрел на меня такими же, как у нас с Серёжкой, глазами.
— Потому что ты моя дочь, Ника.
— Но раньше не приглашал. Если не считать прошлого года.
— Ника… — Отец на секунду опустил глаза, но затем поднял их вновь. — В первый год я не позвал тебя, потому что ты всё равно бы не пошла. Нина всегда очень хотела познакомиться, но мы оба понимали, что это невозможно. Тогда это было невозможно.
Я кивнула.
Да. Он прав.
— А на следующий год Нина только-только родила. Мы ничего не отмечали, никого не звали. Потом я собирался, но ты сама мне сказала, что пойдёшь на вечеринку к однокурсникам, и я не решился тебя тревожить.
Теперь уже я опустила глаза.
— Я думала, что не нужна тебе.
— Ну что ты. — Папа сделал шаг вперёд и обнял меня. — Я знаю, я виноват. Я уделял тебе очень мало внимания последние годы. Серёжка сильно выматывал, Нина часто болела, и у меня просто не было сил. Я знаю, это не оправдание, но…
Я погладила его по плечам.
Я очень многое могла бы сказать. О том, как мне было плохо и одиноко. О том, как я плакала по ночам, как считала, что виновата в их с мамой разрыве. О том, как я скучала по своему детству… и своему счастью.
Да, я многое могла бы сказать. Но вместо этого сказала лишь:
— Я рада, что ты счастлив, пап.
Потому что на самом деле это было единственным, что имело значение.
8
Я ушла домой утром, сразу после того как Серёжка проснулся и, рассмотрев все подарки от Деда Мороза, сел завтракать. Мне не хотелось есть, но я предполагала, что Еноту как раз очень хочется, поэтому попрощалась с папой, братом и Ниной и отправилась к себе.