Ангелическая по-этика
Шрифт:
Несут идиоты
большие портреты
Какого-то карлика и идиота
Идиоты честные – как лопаты
Идиоты ясные – как плакаты
Идиоты хорошие в общем ребята
Да только идти
среди них жутковато.
Хорошо, что хотя бы восемь лет жизни Генрих хлебнул свободы в стране рухнувшей диктатуры идиотизма. Он очень любил и ценил то, что удалось отвоевать в августе 91-го Он верил, что Россия больше не вляпается в новую диктатуру.
В
В поэтическом обществе «ДООС», куда он вступил недавно, мы присвоили ему звание Стрекозавра, и Генриху это очень нравилось. Некое прозрачнокрылое существо с огромными глазами из множества прозрачных колбочек, наполненных светом.
Когда мы и говорили с ним об устройстве мироздания после посещения выставки сюрреалистов в Центре им. Помпиду, Генрих сказал – «Я знаю одно. То, что очень далеко, на самом деле внутри и близко, а то, что близко, на самом деле далеко во Вселенной». Сейчас, когда Сапгир стал так далеко во Вселенной, его присутствие здесь ощущается все ближе и ближе. Вместе со своим легендарным другом Игорем Холиным он завершает целое поэтическое тысячелетие и поэтический век.
Генрих очень любил Москву. Его вызывали в КГБ, стучали кулаком по столу и орали: «Уезжайте!». Он не уехал – уехали те, кто орал, сразу же, как представилась возможность.
Я не могу представить поэтическую Москву без Сапгира.
А может быть, и не надо представлять. Ведь поэзия остается, а она была для него дороже жизни. Незадолого до кончины он посвятил мне свое стихотворение.
Генрих Сапгир
Свет земли
К. Кедрову
Стал я видеть свет обратный
Незаметный ненаглядный
Свет от моря - ласковой листвы
И от каждой умной головы
Северным сиянием
Всплесками красивыми
Пролетели птицы
Дерево лучится –
Желтыми и синими
А еще от леса
Дышит полоса
Дальние границы –
Алые зубцы
И при этом нашим светом
Вся Вселенная питается
Звезды – каждый астероид
Стать землей при том пытается
Глупый камень астероида
Разумеет ли он что это?
* * *
Свет вечером такой от океана
Что небо освещает как ни странно
Свет от скалистых гор от минералов –
Я видел сам как небо засверкало
Свет от лесов мерцающий чуть зримо
И гнойным пузырем свет от Москвы от Рима
В Неваде свет грибом на полигоне
И
ПОЭТОЗАВР ИГОРЬ ХОЛИН
За месяц до кончины он выступал на презентации 10-го номера «Газеты ПОэзия». Он снова и снова повторял свою любимую мысль о воздействии третьего тысячелетия на поэзию конца XX века: «Это как дуновение мощного урагана, который еще далеко, но уже давит на паруса». Холин презирал аудиторию, не понимающую значимости поэзии. Почувствовав малейшее отвлечение внимания или говорок в зале, он тотчас парировал «В 40-50-е годы мы через всю Москву ехали, пробирались, проталкивались, чтобы услышать живой голос поэта. В 60-х конная милиция и та осаживала коней, когда говорил поэт. А вы смеете разговаривать во время чтения стихов. Это
значит, что вы недостойны поэзии, и я не буду для вас читать». Так вспылил он однажды в 1989 году на выступлении в зале Высшей комсомольской школы. В том же году мы выступали во Франции на фестивале международного поэтического авангарда на родине легендарного Тартарена, в городе Тарасконе. «Вы ведь все равно по-русски не понимаете, поэтому я буду читать без переводчика», – сказал Игорь Сергеевич. Да и правда, чего ж тут переводить:
Прежде чем вспыхнуть
как
световое табло
Я был
Камнем Фонтебло.
Если два-три слова по-русски знаешь, итак все понятно. Впрочем, есть вещи непереводимые, давно ставшие фольклором:
Я в милиции конной служу,
За порядком в столице слежу.
И приятно на площади мне
Красоваться ни сытом коне».
Холин, пройдя всю войну от Москвы до Берлина, уже ничего и никого не боялся. «Вывели нас на снег под Москвой в 41-м и забыли. Мы там полгода болтались по лесам, подыхая от голода». Вместе со своим другом Генрихом Сапгиром они создали в барачном Лианозове независимую поэтическую республику. Из Лианозовской школы вышли почти все значимые художники второй половины века. Холин писал свои стихи повоенному кратко:
Умерла в бараке 47 лет.
Детей нет.
Работала в мужском туалете...
Для него жила на свете?
А праздничная пьяная Москва распевала его стихи, ничего не ведая об авторе:
У метро, у «Сокола»
Дочку мать
укокала.
Органы, конечно, интересовались творчеством Холина. Вызывали на Лубянку:
– Почему вы пишете антисоветчину?
– Я не виноват, что у меня такое зрение. Вот вы что видите над своим столом?
– Портрет пламенного рыцаря революции Дзержинского.
– А я вижу жестяную бирку с надписью «инвентарный номер 283.
Холин считал себя реалистом, вернее, хотел им быть. Реализм его был весьма своеобразным и ни на что не похожим. Ни один советский журнал так и не смог напечатать ни одного стиха Холина за полвека. Кто же напечатает такое: «На территории больницы / Сс, Р, Рцы, Мор-мидор, Эумдр, Куз, Драпп, Хлоп, Сап, Ржцы, Аут, По, Цц».