Ангелы уходят не прощаясь
Шрифт:
— Значит, не избавилась…
— А вот с этого момента, пожалуйста, поподробнее. Устал стоять, можно я присяду рядом?
— Конечно, можно.
— Мне сказали, ты хотела пообщаться со мной по поводу того, что я в своей книге написал о Булгаковском романе.
— Очень хотела. Только вы, как я думаю, уже все поняли? — улыбнулась Наташа.
— Об этом чуть позже. Вот скажи, хороший мой человек, зачем ты так с Леной поступила?
— Как? Я ей сказала, что книга не от Бога… она против Бога, и что ее надо убрать.
—
— А почему нет? Это лучше, чем Смирновым отдавать, людей соблазнять…
— Слушай, Наташа, дашь мне несколько минут?
— Конечно! Мне с вами интересно общаться.
— Взаимно. Просто хочу обрисовать ситуацию так, как я ее вижу. Если захочешь, потом поспорим.
— Я вся внимание.
— Ты эту книгу прочитала?
— Конечно.
— И что-то поняла про нее? Отлично. Лена читала ее давно. Относительно давно, конечно, в пору юности. Культовая книга, согласись, и не для одного поколения. Написана она, кстати, просто блестяще. Но я сейчас о другом. Приходит время тебе читать «Мастера и Маргариту», и ты… тебе дается возможность увидеть в ней то, что не видели другие, увидеть подспудный смысл романа. Почему бы тебе не сесть рядом с Леной вечером, зажечь вот эту лампу… кстати, что-то уже темнеет, можно я ее включу?
Наташа кивнула.
— Продолжу… Сесть, и ты рассказала бы о том, что поняла. А что ты сделала? Протянула матери книгу и сказала: «На, выброси!» А ведь Господь дал каждому из нас свободу. Он не хочет видеть ни в Лене, ни в тебе, ни во мне, ни в ком-то другом машину, автомат, которая будет делать те действия, на которые он, автомат, запрограммирован. Право выбора — это великий дар, это акт доверия к человеку Бога… И если Господь так с нами поступает…
— А если я боюсь, что человек, которого люблю, поступит не правильно?
— Так я и предложил тебе: зажги для него лампу, а не навязывай ему своей воли… У меня была одна знакомая директор библиотеки. Женщина пришла к Богу, как сама говорила. Наступил великий пост. Она решила поститься, причем постилась неистово. Первую неделю — одна вода и хлеб. Но ей этого показалось мало. Она решила, сто все ее сотрудники, молодые, пожилые, верующие, неверующие, была даже одна татарка, будут поститься.
— Как это такое возможно?
— А вот так. Разумеется, утром и вечером директор не могла проверить своих сотрудников, а вот за обедом следила. И знаешь, что стали делать ее подчиненные женщины?
— Уходить с работы?
— Нет, зачем. Брали с собой бутерброды с колбасой и, пока не видела начальница, ели. Как ты считаешь, какую пользу они получили от такого поста? И стали ли они ближе к Богу?
— Многие стали дальше.
— Думаю, ты права. Некоторые из них мне прямо об этом говорили. Их сердца ожесточились.
— Понимаю. Их принудили делать то, к чему они были не готовы…
— Теперь обратный пример.
— Я перебью вас, Арсений Васильевич. Вот вы говорите, одна знакомая директор, один старец…
— Тебе нужны конкретные имена, фамилии?
— Не обижайтесь, а вдруг, ради воспитательных целей…
— Говори, говори…
— Преувеличили… немножко.
— То есть, приврал.
— Но ведь с вами такое бывает?
Покровский хотел возразить, но смотреть в такие глаза и говорить неправду, было просто невозможно. Арсений вздохнул:
— Грешен. Но сейчас другое дело. Старца звали архимандритом Ипполитом, привел меня к нему господь на первый взгляд совершенно случайно.
— Но кто верит в случайность…
— Тот не верит в Бога.
— Мне наш батюшка, отец Георгий о нем рассказывал. Он к старцу постоянно в Рыльск ездил.
— А я был всего один раз. Одна встреча. И она мне всю жизнь изменила. Так вот, я хотел сказать, что был просто поражен его смирением, кротостью… Он говорил про себя: «Вот кто-то проповедует, а я вообще ничего не могу сказать. Я не умею ничего». Старец не кривил душой, но ведь умел говорить, потому что Господь ему дал дар сердца других людей видеть, людей, которых он любил…
— Ты прости, что я это говорю тебе, Наташа, — после небольшого молчания продолжил Покровский, — не собирался я тебе лекцию читать, просто… просто…
— Боитесь за меня? — тихо спросила девушка.
— Да. Ты получила дар, а он может раздавить… если… без любви. Косноязычие проклятое!
— Нет, я все прекрасно поняла. «Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, — то я ничто».
— Послушай, не плачь… Я же не хотел тебя обидеть.
— Ты правда считаешь, что я…
— Нет, любишь, — не ожидавший такой реакции, Покровский был настолько взволнован, что даже не заметил этого «ты», — кто бы сомневался! Просто чаще всего в жизни так и бывает, тем, кого мы любим больше, нашим близким, от нас и достается. Принимаем их любовь, как должное…
— Не то, Арсений. Ты ошибаешься. Почему-то люди думают, что у них столько времени… Вы здесь так любите спорить, столько много говорите… Вы только и делаете, что говорите, … красиво говорите, а дела ваши…
Наташа говорила, Покровский слушал ее, не сводя глаз с этого удивительного лица. Теперь перед ним был не подросток, а человек, действительно — права Лена! — который был старше их всех и имел право так говорить.
— Не знаю, почему выбрала Энск, не знаю, почему ты приехал сюда. Наверное, и для меня это очень важно. Не наверное, а важно. Поверь, я услышала тебя. Но и ты должен услышать…
— Я тебя услышал, Наташенька…
— Не меня, Арсений. Себя самого. Свой внутренний голос, хорошо, назови его голосом совести. Ты вот говорил о близких…