Ангелы живут в аду
Шрифт:
Был грех, пописывал. В больнице написал повестушку и отослал в Москву. Вскоре сам приехал в редакцию, и уже там юная сотрудница, недавно, наверное, пришедшая в сей «храм» по папиному звонку, спросила у меня:
– А вы что, бурильщик?
– Нет, на каникулах подрабатывал на вахтах…
И она сообщила мне торжественную истину, как будто сама только что ее открыла для всего мира:
– Надо сказать свое слово, лишь тогда это – литература.
Все верно, о своем слове я и не помышлял, а, хотя это и по-божески, всего-навсего очень уж хотелось напечататься.
…А-а! Черт возьми! Зеленая лампа, зеленая ели лапа,
Черепанов. Тот свое слово сказать сумел бы. Бросается в табун фактов, слишком не задумываясь о последствиях. Ему бы только осознать, что его начальству, как и всем людям, свойственно заблуждаться или быть с ним не до конца искренним. Впрочем, тогда бы это уже был бы не Черепанов. А так бы сюда его сейчас, в этот пустынный уголок, на месячишко! Уж он бы не раздумывал над своими сновидениями. Или отсыпался, или писал что-нибудь…
Как ни ерничаю, как ни пытаюсь думать о чем угодно, но только не о своем беспричинном страхе, тревога из-под сердца растекается с холодной кровью по всем клеткам, я подрагиваю в нервном ознобе. К дробным звукам дождевых капель примешивается шуршание и потрескивание. Открывать глаза не хочу, но заставляю себя это сделать. Страх перехватывает дыхание.
В распахнутое окно из ночной черноты медленно вдвигается усталая рука ели, завораживающе медленно поворачивается, скользит вдоль стены, словно бы что-то нащупывая. В ее ладони сидит, улыбаясь, Мария. Я в ужасе вжимаюсь в стену – до тех пор, пока ледяные, жалящие иглы не пронизывают мозг…
2. Попутчики
В милицейском «газике», мчавшем по центральной трассе города почти на грани нарушения правил езды, сидели те, кому надо, и пассажир. Тридцатидевятилетний начальник водного линейного отдела милиции Александр Валентинович Ефимов спешил, но посматривал на водителя-лихача осуждающе и делал это не столько из великой любви к порядку на дороге, сколько из-за необъяснимой неприязни, возникшей у майора с момента их знакомства – с того самого дня, как он заступил на место прежнего, снятого с работы, начальника отдела.
Случилось это полгода назад, и с тех пор Ефимов не помнит дня, чтобы можно было никуда не торопиться. Те, с кем приходилось иметь дело, словно сговорились быть не очень-то пунктуальными и не всегда обязательными. Вот и сегодня его пригласили выступить на радио с разъяснением возможных последствий от покупки у браконьеров икры и осетрины. Обещали продержать в студии не больше четверти часа, а проканителились пятьдесят минут. И уже на выходе в коридоре его перехватил корреспондент Черепанов, знакомый еще по совместным радиорепортажам из аэропорта, где Ефимов до нового назначения работал в пропускном контроле. Корреспондент спешил на какую-то встречу, попросил по пути подбросить, провозился со своей аппаратурой целую вечность и украл у майора еще пятнадцать минут. Можно было бы и не ждать, но у того жена, по точным сведениям, отличный детский врач, в ближайшее время Ефимов собирался привести к ней сынишку на консультацию. «Мочится ночью – хоть тресни!» – в который раз подумал Ефимов.
Корреспондент, сидевший позади майора, вспоминал такую же поездку пятилетней давности, но тогда в «газике» свободных мест не было. Помнится, перебивая друг друга, участники только что прошедшего рейда по заповедным браконьерским местам похвалялись перед начальником ловкостью и сметливостью, которую они проявили при захвате нарушителей
Но мысли эти тогда оставил при себе, на всякий случай… А ехали они тем ранним утром в столовую речников, в которой оказался маленький уютный кабинет, о нем обычные посетители и не догадывались. Там была гостеприимная заведующая, настоящая фокусница: блюда на столе сменялись незаметно, но вовремя, из холодильника извлекались банки с пивом и запотевшие бутылки так обожаемой Петром Ивановичем «Пшеничной». Тогда Петр Иванович и не заметил того, как наступил вечер, не понял, как и когда в его сумке появилась банка с черной икрой. На том же «газике» он был доставлен домой в целости и сохранности. Эту банку Черепанов запомнил, и когда Алик Гримпельштейн попал в неприятную историю, чтобы ему помочь, пришел к этим своим разовым «сотрапезникам» и попросил достать икры.
Ему ничего определенного не пообещали и не отказали – теперь перед ними был человек без микрофона. Черепанов догадался, что он тут больше не нужен, но не отступил, отправился в столовую, в тот самый кабинетик, но заведующая, такая внимательная и предупредительная при «участниках рейда», постаралась Петра Ивановича не узнать. «Жулики! Мафиози!» – искренне негодовал Черепанов, но пойти дальше душевного возмущения ему на этот раз не довелось.
Водителя Петр Иванович вспомнил, тот самый рубаха-парень. Вот он и сейчас то и дело вскидывает пятерню навстречу проезжающим мимо автобусам, такси, частным автомобилям, и ему отвечают таким же образом, радостно узнавая или хорошо притворяясь, что рады ему. После очередного такого водительского приветствия Александр Валентинович вдруг резко нарушил молчание:
– Кому ты сейчас махал?! Откуда ты его знаешь? – спросил он у шофера.
– Да знакомый один! – беззаботно ответил тот.
– Какие у тебя с ним дела? – продолжал допытываться Ефимов, узнав в проезжавшем одного из матерых браконьеров.
– Да лодку у меня во дворе поставил. Попросил пока посмотреть. Он сам в многоэтажке живет, не на балконе ж ее держать…
– Если завтра же лодку не вывезешь, считай, что у нас больше не работаешь. – Сказал как отрезал и, повернувшись к Черепанову, негромко пояснил: – Бракушу в приятели взял.
– Угу, – поддержал корреспондент доверительный тон Ефимова, а про себя подумал: «Интересно, кабинетик тот, в столовой, майор по наследству принял или быстренько прикрыл?.. Такие вещи быстро не происходят», – и тут же отмахнулся от своего недоверия: «Жулики-мафиози наверняка получили сполна!» – подумал он и порадовался своим мыслям.
Принципиальный тон майора радовал Петра Ивановича и непонятным для него образом помог расставить последние акценты в этом деле с анонимкой из больницы. Черепанов принял решение с коллективом врачей разобраться досконально, никому никаких скидок не делать, невзирая даже на то, что Кузнецов, главврач, был его школьным товарищем. «Перестройка, значит, перестройка, и приятельские отношения пока отложим», – подумал он и попросил возле больничных ворот остановить машину.