Ангелы живут в аду
Шрифт:
Совсем не означало, что решение, только что принятое Черепановым, было для него важным, этапным. При всей живости характера и эмоциональности, поступки его не были для многих неожиданными, они завсегда случались после не очень-то долгих раздумий – сделать так ли, эдак ли. Но это и нельзя назвать трезвым расчетом. Зачастую это считают житейским опытом.
В принципиальность Ефимова Петр Иванович не совсем поверил, но если бы кто попросил его логически обосновать это недоверие и Черепанов не отказался бы, то в итоге пришел бы к очень нелестному в отношении себя умозаключению и очень бы результату своих размышлений удивился. Но, к его счастью, ничего такого не произошло.
Ефимов, в свою очередь, тоже не очень-то был расположен к Черепанову, но отдавал себе полный отчет в том, что ироничное свое отношение к провинциальной прессе невольно переносил на конкретного человека, которого не успел даже как следует узнать за время тех коротких деловых встреч в аэропорту.
В поступках Александра Валентиновича многое шло от логических умозаключений, нежели от жизненного опыта уже в силу того, что еще с юных лет отец готовил его к той профессии, которой сам посвятил всю свою жизнь. За долгое время работы районным прокурором Ефимов-старший, имея доступ ко многим фактам всевозможных нарушений как рядовыми работниками, так и руководителями, обладая незаурядным умом, сумел выработать в себе удивительное чутье на развитие событий не только в масштабе района, области, но и всей страны.
Он всячески поощрял учебу своего сына, ненавязчиво подвел того к выбору профессии – незаметно используя связи, знакомства, в отличие от многих влиятельных отцов сдерживал его рост по служебной лестнице, не без оснований полагая, что именно такой путь сбережет наследника от развращающей власти, ржавеющей благодаря закрытости от общественного мнения. Но, как это зачастую бывает с любящими отцами, он не учел одного: чем дольше удерживаешь свое чадо на поводке, пусть даже длинном, тем больше оно к такому своему положению привыкает, тем меньше в нем жизненной прочности, и тут остается только полагаться на силу характера, которую не всем равномерно раздает природа. А характера Ефимову-младшему было не занимать.
И все же отца тревожило то, что сына, так вот сразу, поставили на такую ответственную и опасную работу: опыта маловато. Работать ему предстояло со старыми кадрами, среди которых было немало усвоивших на всю жизнь правило «не высовывай голову, чтобы ее не оторвало». Ему было неведомо, что хотя сын на свой счет не очень-то заблуждался, но учитывать многие тонкости происходившего вокруг него старался добросовестно, скрупулезно, что и показали дальнейшие события.
3. Растущий
Ему, как и всем его собратьям, суждено было родиться в муках. Только в отличие от людей мучилась не мать, а он сам. Да так страдал, что никакому человеческому воображению не представить тех пыток, которые пришлось ему испытать, пока он не обрел законченность формы, принятой в этом измерении.
Чего стоило одно лишь вживание в эту непростую систему разноплановых ритмов жизни, неконтактных взаимодействий, чтобы при этом обрести свою индивидуальность. Не сохранить, а именно – приобрести. В зачаточном состоянии он и все его братья были похожи, как две капли воды. В них не было, как в людях, заложено генетической информации об индивидуальности черт. Только место в пространстве, время рождения и созревания формы определяли их индивидуальность.
Из всех собратьев ему суждено было стать Растущим. И не потому, что увеличивался в размерах, – нет, он, как и другие, пульсировал,
Поначалу Растущий был полностью поглощен познанием внешнего – того измерения, в котором жил, с кем поддерживал отношения, пока не постиг смысла своего существования: чутко улавливать тончайшие изменения в языке, на котором говорили собратья, и тут же, моментально используя эти изменения, перестраивать гармонию отношений в очередную гармонию, но в ином уже качестве. Другими словами, ни на йоту не нарушать равновесия в системе этого измерения. Зачем? Для чего? Этих вопросов Растущий никогда себе не задавал, да и не до вопросов было, скорость языковых изменений не позволяла подобной роскоши – успевай поворачивайся.
Тот же смысл жизни был и у его собратьев. Проще всего жилось Каленому. Он почти не пульсировал и существовал, главным образом, за счет остальных собратьев. А Центр снабжал его энергией дармовой и – сверх всяких норм.
Не очень-то тужил и Ледяной, болтался себе на окраине измерения и давно привык к тому, что Центр его энергией не балует. Наверное, он скоро должен умереть. Это могло вызвать опасные последствия: сильно нарушатся языковые связи, и немало сил потребуется от собратьев, чтобы поддержать равновесие в идеальном состоянии.
Растущему большими неприятностями это не грозило.
Основные заботы достанутся Гиганту, так как больше всего языковых связей сходится на нем. Поначалу эти события в какой-то степени волновали Растущего, но вскоре пришло Большое Знание, и он уяснил, что, даже если распылятся все вместе взятые собратья, то нарушится равновесие только этого, ничтожно малого измерения, в котором они бытуют, а в том, другом, которое на много порядков огромнее, это вызовет всего лишь ощущение слабого дуновения ветра вечности. Подобное случится, но когда это еще произойдет!
С момента прихода Большого Знания Растущий уже не столь много тратил сил и внимания на поддержание равновесия. Но это не означало, что смысл своей жизни он реализовывал спустя рукава. Теперь он стал профессионалом и языковые связи поддерживал почти автоматически. Так корова пережевывает траву, не задумываясь о том, когда и откуда эта трава берется. Теперь для Растущего наступило время Внутреннего Познания, и оно оказалось во много раз сложнее всего того, что постиг он за каких-то несколько миллиардов лет до этого.
То, что он сам – система, догадаться было нетрудно, и наличие основных органов не вызывало недопонимания: сердце – источник энергии и средоточие языковых связей; многослойное туловище и внешняя оболочка, она же и приемник энергии Центра, и излучатель энергии сердца. Двусторонний фильтр, одним словом.
Растущему не надо было изучать историю своей жизни, как и любому из нас, так как каждый неплохо ее изучает, перекочевывая изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год и дальше. Правда, тут многое уже зависит от свойств памяти и значительности событий. У Растущего память была идеальной. Войдя в период Внутреннего Познания и обнаружив, что многое изменилось на поверхности его тела, он тотчас вспомнил, каким образом происходили эти изменения в то время, когда он был совсем юным: в его коже шли какие-то неведомые и не вызывающие интереса преобразования. Растущий не знал, полезно это для него или опасно. Но, видно, понять это ему было еще не пора, и молодой организм Растущего испугом отреагировал на это.