Ангелы живут в аду
Шрифт:
Сердце его дало сильный импульс, что привело к разрывам в теле, но Растущий, как это ни странно, не развалился, а всего-навсего увеличился, и изменения в коже приостановились. Растущий теперь узнал, что никакой это был не испуг, а всего лишь естественная стадия роста. И обычным было то, что познание его обратилось вовнутрь. Изменения на поверхности его тела снова были значительны, и Растущий (не зря же он сам по себе представлял миллиарды ЭВМ, во много раз совершеннее созданных людьми) узнал, что процессы, протекающие в его оболочке, могут его и убить, а могут и намного продлить жизнь. Определив это, он приостановил свое познание.
Весь ужас положения
Растущий, как если бы он был человеком, словно бы в раздумье остановился перед фактом: пить или не пить воду, не зная, отравлена она или нет, хотя ему так и так грозит смерть – от жажды тоже. Пить не стал, но начал представлять бесконечность деления молекул воды на атомы водорода и кислорода, затем деление атомов на ядра и электроны, а тех, в свою очередь, на более мелкие частицы. И так бесконечно. Но в том-то все и дело, что вся эта бесконечность кончалась у стенок стакана, у его дна и у поверхности воды. И была бесконечна?
4. Черепанов
Обложили, как волка! Конечно, никто этого, кроме меня, пока не ощущает, потому что никто такой целью не задавался – обложить со всех сторон. Это случилось не от умысла, а случайно. Надо что-то делать… Черт! Но почему же – меня? Я же ничем не хуже других. Работаю себе и работаю, бывает, чуть лучше или чуть хуже, но работаю же! Ничего такого, чего не было бы у других – ошибки, завихрения помалу, – за мной не водилось. Ну, подумаешь, в потребсоюзе чайку или баночку кофе растворимого урву – ничего ж этого нигде нет! – так это же за свои кровные и не внаглую, как некоторые, пару раз в месяц, и не для кого-то, а для семьи… В ресторанном буфете по знакомству, в любое время суток, примешь порой сто пятьдесят «Пшеничной». Так нас там таких всегда целая очередь выстраивается. А теперь и это в прошлом. После указа о пьянстве ударил по тормозам. Ну – было! Ну и на работе принимали, и не по сто пятьдесят, и не только в конце работы. Но я-то один из немногих, кто всегда знает меру!
И к тому же еще я, когда впервые пришел на радио, даже не помышлял ни о каких таких «каналах», по которым можно что-то достать, купить. Меня, можно сказать, к этому, как и любого другого наивного юнца, усиленно подталкивали, даже, наверное, ни о чем плохом и не помышляя. Об этом надо чуть издалека…
Я ведь, когда был нештатником, а потом и корреспондентом на договоре, развил было критическую деятельность. Ну, когда ходил в нештатниках, еще куда ни шло – давали в эфир кое-какие мои штучки, они были поверхностными, глубоко не копал. Да и куда копать – не с той же сопляче ской информированностью! Так, проходился по поводу жалобных книг в магазинах да о некомплектности
– Что же вы, Черепанов, нашу организацию подводите?
– Не понял, – говорю.
– Вы только что были в городском управлении торговли…
– Да, только что… Но он со мной и говорить не стал!
– Не перебивайте, пожалуйста! (Ну и проститутки, эти сталинские гибкохребетники! А вежливые – жуть!) Вели там себя, мягко говоря, неэтично.
– Да что вы! Ничего такого не было!
– Допустим… Но обманывать там меня не станут. Вот что, принесите мне черновой текст этой передачи.
Принес ему через пару дней текст. Он посмотрел, вычеркнул одну фамилию, мол, заслуженный человек, ветеран войны. Во, блин! А моя бабка по матери – кто? У нее пятеро детей хрен знает где разметаны по полям сражений!.. Ох-хо-хо… Сдержался я. Мою бабулю, худо ли бедно, но мы, родичи, чтим, и не столько чтим, сколько подкармливаем – жалко, столько пережил человек… Да и немощна она…
Ребята после прикалывали: «Нашел кого на чистую воду выводить! Год назад о его делишках в центральной прессе была статья, после которой, мы думали, его снимут, и не только его – там присосалась целая военно-тыловая компашка, они не только гречку мешками куда-то девали, но и медалями груди свои осыпали! И ничего, работают. А ты со свиным рылом да в калашный ряд!»
Это они, конечно, резковато… Мало ли что было, но тоска меня одно время ела поедом, пока не решил: было – ушло. Теперь есть то, что есть. Я не генерал и отвечаю только за свои рядовые дела. Пусть шефы мои меня поворачивают, а куда оно, их управление, всех нас выведет, – это мы потом посмотрим и обсудим. А пока я работаю не на собственном огороде, а в довольно-таки солидной организации, а уж она-то знает или должна знать, перед кем и за что держать ответ!
Передача моя без той фамилии не стала хуже. Мало того, позвонили из управления общественного питания и в шутку, наверное, пообещали выдернуть ноги. Позже они разнюхали, что нам для семьи из продуктов надо, привезли домой. Ольга тогда догадалась за все это отдать деньги. Хотя, конечно, если что, они бы запросто вывернулись и сказали бы, что никаких денег не было…
Вскоре меня взяли в штат и, как это ни странно, не на радио, а на телевидение. Какая, шут, разница – хозяин-то один и тот же! Там поработал недолго. Как потом выяснилось, кому-то из обкома партии не понравилась моя рожа. Не «кому-то», конечно, его я знаю, но лучше пока не фамильничать. Они там так все друг на друга замкнуты, что лучше не совать голые пальцы в эту неизолированную электропроводку. И вообще – это уже другой разговор, а за язык меня пока никто не тянет. Что было, то было. А вот последние дни!
Эта дурацкая передача о кузнецовской больнице просто дышит на ладан – там тоже есть фамилии людей «заслуженных»…
Ольга, лиса, огрызаться начала. Никогда за нею такого не водилось. Рубли считать начала: куда дел да куда дел! Вела бы себя как надо, и «подкожные» сполна бы получала. Природа не любит пустот… Да еще и влюбилась в кого-то на новой работе. По утрам у зеркала по два часа высиживает, художница! А Люське косичку заплести – тещу понукает. Каждый день новое платье напяливает да еще и лается: «Надеть совершенно нечего!»