Английские письма или история кавалера Грандисона
Шрифт:
Въжжая въ другую деревню, услышала я шумъ и громко закричала, стараясь всячески выдернуть свои руки; тамъ карета остановилась, и я ясно слышать могла около себя много голосовъ. Какую ощутила я надежду! Но, увы! оно недолго продолжалось. Одинъ изъ его людей, коего я почла за Вильсона, отвчалъ за всхъ прочихъ, что это былъ ихъ господинъ, везущей свою жену изъ Лондона, откуда онъ съ великимъ затрудненіемъ могъ ее удалитъ отъ непристойностей. Его господинъ самый добродтельнйшей изъ всхъ мужей, присовокупилъ къ тому подлый лицемръ, на противъ того, естьли признаться чистосердечно, наша госпожа самая безчестнйшая из всхъ женщинъ. Я опять закричала. Такъ, такъ, сказалъ одинъ изъ незнакомыхъ, кричи сколько хочешь,естьли ты столь безчестна. О бдномъ твоемъ муж должно жалть. И въ сію же минуту карета тронулась съ мста. При семъ случа жестокой мой стражъ громко захохоталъ, прижавъ меня къ себ. Слышите ли о комъ говорятъ? сказалъ онъ мн: ето объ васъ, любезная моя: вы безчестная женщина. Онъ началъ смятся; выхваляя себя въ своихъ изобртеніяхъ; онъ презиралъ и нимало не боялся Гревиля, Орма, Фенвича,и всхъ таковыхъ ревнивцевъ. Не забавная
Я многократно лишалась чувствъ. Я изъ милости просила снять съ лица моего платокъ. Когда же мы прохали деревню, и почти удалены были отъ всего свта; то онъ согласился спустить платокъ покрывавшей глаза мои: однако не переставалъ держать оный у моего рта, такъ что изключая нсколькихъ минутъ, въ кои я усиливалась, шатая головою, нсколько высунуть свой ротъ, не могла я явственно выговорить ни единаго слова. Я и теперь еще чувствую отъ того ужасную боль у обихъ сторонъ шеи.
Занавски у оконъ каретныхъ почти во все время были опущены; и я догадалась что мы подъжжаемъ къ какому ни есть селенію, по тмъ попеченіямъ, съ коими онъ скоро возобновилъ жестокія свои предосторожности, закрывая мои глаза, дабы я ничего не видла, и лишая меня голоса. За нсколько времени передъ встрчею съ моимъ избавителемъ, я узнала по мостовому стуку что мы прихали въ городъ, и съ великою проворностію выдернула одну мою руку, дабы содвинуть платокъ, коимъ я была обвязана и закричала изъ всей моей силы. Но онъ толико исполненъ былъ варварствомъ, что въ ту же минуту зажалъ мн ротъ своимъ платкомъ столь сильно, что я едва было отъ того не задохлась; еще и теперь чувствую отъ сего насилія, такъ какъ и отъ многихъ другихъ его жестокостей великую боль.
По истинн, онъ иногда мн извинялся въ той жестокости, къ которой онъ былъ принуждаемъ чрезвычайнымъ моимъ упорствомъ. Великое нещастіе для меня, сказалъ онъ, когда я учинюсь женою такого человка, какъ онъ, Вамъ должно на сіе ршиться, повторялъ онъ нсколько разъ, или на что ни есть еще худшее. Все ваше сопротивленіе тщетно; я клянусь Небомъ, что отомщу вамъ за нанесенное вами мн смущеніе! Вы не сохраняете въ разсужденіи меня умренности, Миссъ Биронъ: будь я проклятъ, естьли сохраню оныя и съ вами! Я ни мало о его зврств не сумнвалась. Ею любовь не имла никакой нжности. Какъ же могла бы я согласиться, по оказаніи мн столъ малаго угожденія, на такія варварскія поступки, и со стороны столь ненавистнаго человка? Колико была бы я подла, естьлибъ могла учинить сугубое преступленіе, то есть: предать забвенію то, чмъ я самой себ обязана?
Прожжая дале, я легко могла догадаться, по движенію кареты, что мы демъ по шероховатой и неровной дорог; онъ освободилъ мои руки, желая со мной помириться, и позволишь мн свободно смотрть во всю остальную дорогу, естьли я перестану токмо кричать. Но я ему обьявила, что не соглашусь дать такое одобреніе его насильствіямъ. Карета тогда остановилась. Одинъ изъ его людей подошедши къ дверцамъ подалъ своему господину не большую коробочку, въ коей находились нкія закуски. Онъ меня просилъ, скушать что ни есть такое, которое былобъ по моему вкусу; но я столько же не имла позыву къ пищ сколько и смлости. Я отвчала, что кушанье, коего я налась вчерась, конечно было послдне въ моей жизни. Чтожъ касается до него, то онъ лъ съ великою жадностію, продолжая оскорблять меня насмшками. А какъ онъ позволилъ мн свободно смотрть на свтъ, то я ясно могла видть, что нахожусь въ весьма просгоранномъ пол, и въ отдаленіи отъ большой дороги. Я не навдывалась уже, гд кончится мое путешествіе. Естьлибъ мн оставалась хотя малйшая надежда къ избжанію, то конечно произошло бы сіе при перезд черезъ городъ; но, я мало могла тмъ ласкаться. Я весьма была уврена что въ какоебъ мсто они меня ни привезли, то конечно употребятъ въ ономъ новыя гоненія. Я ршилась лучше умереть, нежели согласиться принять его руку. Но при всемъ томъ, я чрезвычайно страшилась дабы паки не лишиться чувствъ; и всячески старалась, сколь было можно, мене отвтствовать на его варварскія оскорбленія, дабы чрезъ то сохранить остальныя свои силы. Прежде нежели тронулись съ мста, онъ мн сказалъ, что мое упорство заставляетъ его прибгнуть къ принужденію; и взявши платокъ дабы завязать мн глаза, онъ осмлился раза три меня поцловать. Я оттолкнула его съ негодованіемъ. Жестокой мучитель! вскричала я въ горести моихъ чувствованій. Судьба моя опредлила мн, къ нещастію моему, быть въ вашей власти. Такой злой поступокъ будетъ стоить вамъ дорого, прибавила я наклоня голову въ платокъ: вы сдлали жизнь мн несносною; я съ великимъ удовольствіемъ готова претерпть все то, что можетъ споспшествовать къ окончанію оной. Источники слезъ полились изъ глазъ моихъ. Я дйствительно почувствовала слабость силъ моихъ. Жестокой варваръ не имющей никакого сожалнія покрылъ мою голову и глаза платкомъ. Онъ закрылъ меня плащемъ съ величайшими предосторожностями. Онъ держалъ об мои руки въ своихъ, и я переносила все сіе безъ малйшаго сопротивленія.
Мы не боле четверти часа прохали, какъ карета наша остановилась по причин спору между кучеромъ Сира Гарграфа и кучеромъ другой кареты заложенной шестернею. Въ тогдашнемъ моемъ состояніи, я не могла вдругъ отгодать, отъ чего происходитъ сей шумъ; но какъ Сиръ Гарграфъ высунулъ въ то время голову въ окошко, то я вырвала отъ него одну мою руку. Я услышала голосъ человка, которой приказывалъ своему кучеру кричать, чтобъ дали дорогу. Какъ скоро одна рука стала у меня свободна; то я приподняла платокъ отъ моего рта выше глазъ, и закричала изъ всея силы: помогите, помогите! Тотъ же голосъ, которой по щастію моему былъ голосъ моего избавителя, приказалъ кучеру Сира Гарграфа остановиться; а Сиръ Гарграфъ напротивъ того приказывалъ ему съ угрозами и ужасными проклятіями продолжать путь несмотря ни на какія сопротивленія. Прозжающей говорилъ тогда съ моимъ хищникомъ, называя его по имени и укоряя его въ зломъ предпріятіи. Но сей мерзавецъ отвчалъ, что я была его жена, которую онъ заблагоразсудилъ захватить, поймавши ее въ преступленіи. О ужасной вымыселъ!
Ты лучше понять можешь, что я не въ силахъ выразитъ того ужасу, въ коемъ я находилась, когда Сиръ Гарграфъ, выхвативъ шпагу, съ великою жестокостію нанесъ ударъ на моего защитника, произнося такія слова, по которымъ я думала что ударъ его свершился, ибо я ничего не могла съ той стороны видть. Но, когда я увидла, что онъ ухватилъ моего тирана побдительною своею рукою и выдернулъ его изъ кареты съ толикою силою, что карета отъ того затреслась; то едва было не лишилась чувствъ отъ радости, равно какъ и отъ ужасу. Я бросила съ себя плащь и развезала платокъ. Сиръ Карлъ Грандиссонъ обхвативъ меня руками понесъ въ свою карету; я тогда находилась не въ состояніи переступить ни единаго шага. Единыя ругательства, проклятія и угрозы Сира Гарграфа были тогда слышны. Не опасайтесь его боле, сказалъ мн Сиръ Карлъ, не смотрите на нею, сударыня. Онъ приказалъ кучеру поберечь своего господина, которой лежалъ запутавшись ногою въ заднемъ колес; и посадя меня въ свою карету тотчасъ за мною затворилъ дверцы. Онъ нсколько минутъ занимался осматривая вокругъ себя различныя мста. Потомъ приказалъ своему человку увдомить Сира Гарграфа, кто онъ таковъ, и возвратился ко мн.
Онъ нашелъ меня на дн кареты лежащую, куда я безъ чувства упала, будучи столько же слаба сколько и устрашена. Онъ меня поднялъ. Онъ чрезвычайно старался меня успокоить съ братскою нжностію, и свши подл меня приказалъ своему кучеру возвратиться въ Кольнеброкъ. Любопытство ни малаго не произвело въ немъ желанія, чтобъ спросишь меня о моемъ приключеніи; но, дабы возстановить мои чувствія, онъ мн сказалъ самымъ пріятнйшимъ голосомъ, что онъ хочетъ препоручить меня попеченіямъ одной изъ своихъ сестеръ, коей выхвалялъ онъ мн благоразуміе и добродтель; а по томъ продолжалъ свой путь въ Лондонъ. Какую пріятность ощущала я во время моего пути, когда онъ поддерживалъ меня своею рукою, въ сравненіи съ руками вроломнаго Гарграфа?
Г. Ревсъ уже теб описалъ безподобную его сестру. О дражайшая моя Люція! ето сущіе Ангелы.
Не жалуйся, что я теб не довольно подробно описала о моихъ нещастіяхъ и моемъ освобожденіи. Въ другомъ письм я теб общаюсь изъяснить изящныя качества сего брата и его сестры, когда мои силы нсколько укрпятся. Но чтожъ должна я теб сказать о моей благодарности? Я толико во внутренности моего сердца тмъ пронзена, что предъ ними не иначе могу оную изражать какъ молчаніемъ. Однако на моихъ взорахъ начертаны бываютъ помышленія моего сердца. Почтеніе присоединяется къ благодарности. Впрочемъ есть нчто весьма пріятнаго и веселаго въ поступкахъ одного и другой? О дражайшая Люція! естьлибъ я не чувствовала, что искренное мое почтеніе равномрно клонится какъ къ сестр такъ и къ брату; естьлибъ я не ощущала, посл всхъ моихъ размышленій, что сія любви достойная сестра толико мн стала любезна по нежнымъ своимъ о мн стараніямъ, колико ея братъ по щастливымъ дйствіемъ своей храбрости, какъ ты легко о томъ судить можешь вмсто всякаго страха внушаетъ къ себ почтеніе, словомъ, естьлибъ я не чувствовала въ себ, что люблю сестру и уважаю брата; то признаюсь, что ужасалась бы моей благодарности.
Мое письмо продолжительно и я чувствую изнеможеніе моихъ силъ писавши столь долгое время. О дражайшіе мои друзья! дражайшіе мои родственники! благополучное мое избавленіе отношу я къ усерднымъ вашимъ о мн молитвамъ и неизреченной вашей ко мн любви. Можетъ быть я того была недостойна, отважившись по неразумію идти на самое смха достойное изъ всхъ зрлищъ, одвшись какъ безумная, и добровольно подвергая себя всмъ слдствіямъ слпаго моего неблагоразумія! Коликократно, въ теченіе моего нещастія, и посл щастливаго окончанія онаго, ни обращала на себя глазъ своихъ, но всегда отводила оные со стыдомъ и отвращеніемъ, которыя были не легчайшею частію моего наказанія? И для того, любезная моя, я заклялась во всю мою жизнь не ходить въ маскерады.
Мн кажется, что не должно бы никому сообщать сего печальнаго приключенія, безъ необходимости; а особливо не увдомлять о томъ Г. Гревиля и Г. Фенвича, поелику весьма вроятно, что они всячески будутъ стараться сыскатъ Сира Гарграфа, наипаче Г. Гревиль, хотябъ онъ и сдлалъ что нибудь, но сіе былобъ единственно для того дабы обнаружить т требованія, которыя онъ надо мною иметъ… Я почла бы себ за величайшее нещастіе бытъ предметомъ какой ни есть новой распри, тмъ боле что до сего времени я весьма уврена, что столь трогательное приключеніе довольно еще щастливо окончилось. Да пребудетъ ненавистный тотъ человкъ доволенъ и спокоенъ, естьли того самъ пожелаетъ. Единое утшеніе, коего я желаю, состоитъ въ томъ, дабы не видать мн его во вки.