Английские юмористы XVIII века
Шрифт:
{* "Его (Попа) голос среди общей беседы звучал такой подлинной музыкой, что, помнится, честный Том Саутерн называл его "маленьким соловьем". Оррери.
** Гарт, которого Драйден называет "щедрым, как его муза", был йоркширцем. Он окончил университет в Кембридже и в 1691 году получил степень доктора медицины. Вскоре он обратил на себя внимание в литературных кругах стихотворением "Аптека", заметили его и в обществе, и он произнес речь на похоронах Драйдена. Он был непоколебимым вигом, видным членом Кит-Кэта и дружелюбным, общительным, способным человеком. Георг I посвятил его в рыцари шпагой герцога Мальборо. Умер он в 1718 году.
*** "Арбетнот был сыном священника шотландской епископальной церкви и принадлежал к древнему и славному шотландскому роду. Образование он получил в Абердине и, приехав в Лондон, - по обыкновению шотландцев, о чем так много говорят, -
"Хэмпстед, 4 акт. 1734 г.
Мой дорогой и высокочтимый друг!
У Вас нет причины числить меня среди прочих Ваших забывчивых друзей, поскольку я написал Вам два длинных письма, но в ответ не получил ни слова. В первом я справлялся о Вашем здоровье; второе отправил довольно давно с неким Де ла Маром. Я могу искренне заверить Вас, что ни один из Ваших друзей или знакомых не относится к Вам так тепло, как я. Я вскоре покину сей суетный мир и буду перед смертью молить бога ниспослать благополучие Вам, равно как и остальным моим друзьям.
Я уехал сюда, настолько измученный водянкой и астмой, что не мог ни спать, ни дышать, ни есть, ни двигаться. Я совершенно искренне хотел умереть и молил бога, чтобы он призвал меня к себе. Вопреки моим ожиданиям, после того, как я отважился ездить верхом (от чего несколько лет воздерживался), я в значительной степени восстановил силы, сон и пищеварение... Все это, уверяю Вас, я сделал не для того, чтобы сохранить жизнь, а единственно ради облегчения; ибо сейчас я в положении человека, который почти добрался до гавани, и вдруг его снова отнесло в открытое море, человека, который вполне разумно надеется попасть в лучшее место и абсолютно уверен, что покинет прескверный мир. Нельзя сказать, чтобы я питал особое отвращение к этому миру, так как мне приносит утешение моя семья, а также доброта друзей и всех, кто меня окружает; но мир в целом мне не по душе, и я испытываю неотвратимое предчувствие бедствий, которые неминуемо обрушатся на мою родину. Однако, если я буду иметь счастье увидеть Вас, прежде чем умру, вы убедитесь, что я пользуюсь благами жизни со своей обычной бодростью. Не понимаю, почему Вы боитесь поездки в Англию; причины, которые Вы приводите, несерьезны, - я уверен, что эта поездка пойдет Вам на пользу. И вообще, советую Вам ездить верхом, что я всегда считал весьма полезным и теперь могу лишь подтвердить это, испытав на себе.
Мои домашние шлют Вам привет и наилучшие пожелания. Утрата одного из них нанесла мне первый тяжкий удар, и мне нелегко подготовить их должным образом, дабы они могли со стойкостью перенести потерю отца, который любит их и которого они любят, - это поистине самое тяжкое из моих испытаний. Боюсь, дорогой друг, что нам не суждено более увидеться в этом мире. Я до последнего мгновения сохраню к Вам любовь и уважение, глубоко убежденный, что Вы никогда не свернете с пути добродетели и чести; ибо ради всего, что есть в сем мире, не стоит хотя бы на шаг уклоняться с этого пути. Я был бы счастлив время от времени получать от Вас весточку; остаюсь, дорогой друг, самым искренним и верным Вашим другом и покорным слугой".
"Арбетнот, - пишет Джонсон, - был человеком многосторонним, прекрасно знал свое дело, был сведущ в науках, считался знатоком древней литературы и умел оживить свои огромные повнания ярким и богатым воображением; это был блестящий ученый и острослов, который среди житейской суеты хранил и обнаруживал благородный пыл религиозного рвения".
Дагелд Стюарт подтвердил способности Арбетнота в той области, где он был особенно авторитетным судьей: "Следует добавить, что среди философских реформаторов нельзя не отметить авторов "Мартина Скриблеруса". Их веселые насмешки над схоластической логикой и метафизикой известны всем; но немногие знают о проницательности и мудрости, содержащейся в их намеках на некоторые наиболее уязвимые места в "Опыте" Локка. Общепринято считать, что в этой части работы Арбетнот сделал больше всех".
– См. "Введение к "Британской энциклопедии", примечание к стр. 242, а также примечание к стр. 285.
**** "Мистеру Ричардсону
Туикнэм, 10 июня 1733 г.
Я не сомневаюсь, что оба мы хотим повидать друг друга, и надеюсь, что сегодня наши желания исполнятся и Вы меня
Ваш... и проч.".
***** "Однажды, когда мистер Поп был в обществе сэра Годфри Неллера, вошел его племянник, который вел торговые дела в Гвинее. "Племянник, сказал сэр Годфри, - ты имеешь честь лицезреть двух самых великих людей в мире".
– "Не знаю, насколько вы велики, - сказал тот, - но, глядя на вас, этого не скажешь: мне не раз доводилось покупать за десять гиней человека гораздо крупнев вас вместе взятых, сплошь кости и мускулы".
– Д-р Уорбертон, "Примечательные случаи" Спенса.}
Трогательно видеть, читая переписку Попа, как его друзья, величайшие, знаменитейшие, остроумнейшие люди его времени, полководцы и государственные деятели, философы и священники, находят доброе слово для его простой и славной старой матушки, к которой Поп так любовно относился. Эти люди вряд ли могли особенно высоко ее ставить, но они знали, как он ее любит и как ему приятна мысль о ней. Если его ранние письма к женщинам притворны и неискренни, об этой женщине он неизменно говорит с детской нежностью и почти благоговейной простотой. В 1713 году, когда молодой Поп после ряда поразительных побед и блестящих успехов узурпировал поэтический трон и светское общество бурно выражало восхищение или враждебность к молодому властителю; когда Поп издавал свои знаменитые извещения о переводе "Илиады"; когда Деннис и критики помельче освистывали и травили его; когда Аддисон и его приближенные насмехались, пряча досаду, над блестящими триумфами молодого победителя; когда Поп, в пылу торжества, таланта, надежд и ярости пробивался через толпу кричащих друзей и беснующихся завистников к своему храму Славы, его старая матушка писала из деревни: "Мой дорогой, ты знаешь, мистер Блаунт из Мейпл Дарома умер в один день с мистером Ингерфилдом. Твоя сестра в добром здравии, а вот братцу неможется. Мой долг перед миссис Блаунт и все прочее целиком поглощают меня. Надеюсь, ты мне напишешь, и надеюсь также, что ты здоров, о чем я молюсь каждый божий день. Шлю тебе мое благословение". Триумфальное шествие проходит мимо, удаляется колесница с молодым победителем, одержавшим сотню блестящих побед, а любящая матушка сидит в тихом домике и пишет: "Я молюсь о тебе каждый день и благословляю тебя, мой дорогой".
Оценивая характер Попа, примем во внимание эту неизменно нежную и верную привязанность, которая пронизывала и освящала всю его жизнь, и не будем забывать про материнское благословение *. Оно всегда сопутствовало ему; его жизнь как бы очищена этими простодушными, истовыми молитвами. По-видимому, он пользовался заслуженной и нежной любовью и других членов своей семьи. До чего трогательно читать у Спенса о том, какое пылкое восхищение испытывала перед ним его единоутробная сестра, и в каких бесхитростных словах она проявила свою любовь. "Мне кажется, нет человека, который был бы так равнодушен к деньгами, - говорит миссис Рэкитт о своем брате.
– Мне кажется, мой брат в молодости читал больше всех на свете". И она принимается рассказывать о его школьных годах и о том, как несправедлив был к нему его учитель в Туайфорде. "По-моему, мой брат не знал, что такое страх", - продолжает она; и друзья Попа тоже подтверждают, что он был смелым. Когда он доводил до бешенства тупиц и его грозили подстеречь и избить, неустрашимый маленький боец ни разу не дрогнул даже на миг, не унизился до каких бы то ни было предосторожностей во время своих ежедневных прогулок, разве только иногда брал с собой свою верную собаку. "Я предпочитал умереть, - говорил этот отважный маленький калека, - чем жить в страхе перед этими негодяями".