Аника
Шрифт:
Ну, и дрова… выбираясь время от времени в лес за хворостом для растопки, я не заметил поблизости ни одного пенька, хотя вокруг таинственного жилища их должна была быть масса!
Все это озадачивало, сбивало с толку, наполняло голову вопросами, но ответов я так и не нашел.
Аника же первый месяц была необычайно угрюма. Я старался списать это на зимнюю хандру, но все равно расстраивался. Мне казалось непростительным грехом хандрить и кукситься, когда, наконец, появилась крепкая крыша над головой, а не навес из еловых лап, хорошая домашняя еда, а не пустая похлебка из тощего зайца, и уверенность в завтрашнем
Но Аника выглядела растерянной и даже, я бы сказал, обиженной. Что-то подобное я видал однажды в своей родной деревне, наблюдая за игрой соседских детей. Малыш построил домик из кубиков и побежал за взрослыми, чтобы похвастать, а его старший брат, тем временем, домик сломал. И вот у младшего, когда он вернулся с родителями, было такое же выражение лица – растерянность, осознание страшной несправедливости и готовность немедленно зареветь. Несколько раз я пытался с ней поговорить, узнать, что ее тревожит, но она лишь пожимала плечами и отмалчивалась.
А потом она обратила внимание на книги, которыми были густо уставлены стеллажи по бокам нарисованной двери.
Я и сам пару-тройку раз, спасаясь от вечерней скуки, когда за окном льет дождь и воет ветер, пытался найти какое-то чтиво, но книжки явно были не для рядового читателя. Все они были очень старые, в переплете из двух досок, обтянутых тканью или кожей, или вовсе без переплета, рукописные, прошитые толстой веревкой. Некоторые были написаны арабской вязью, другие – вообще неизвестными палочками и чёрточками, третьи – латиницей, но каким-то совершенно нелепым языком, состоящим почти из одних гласных букв. Что вроде «аааоооуууул, бааагооолы». Попадались книжки, написанные и на нормальном английском, но текст их был настолько туманен и дик, что воспринимался не легче, чем их экзотические товарищи.
«Может, старуха была ведьмой?», - озадаченно кривился я, листая книжки, в надежде найти какие иллюстрации, которые помогли бы мне в понимании их смысла, но ничего не находил – только мелкие и густые, нечитаемые строчки.
Может, поэтому я и не запрещал Анике брать их. Читать она все равно не умела. Мне вспомнилось, как однажды, еще во времена наших скитаний, застал ее, хмурящей брови над моим молитвенником и даже не догадывающейся, что держит его вверх ногами.
Но занявшись книгами, она, наконец, отпустила свою хандру и снова начала улыбаться. А большего мне и не было нужно. Вы не представляете, Отче, какая это была улыбка! Даже самый гнусный и стылый день казался солнечным и теплым! Если для этого ей необходимо было провести всю ночь, сжигая драгоценное масло, за разглядыванием книг я готов был пойти на эти жертвы.
Потом я, конечно, корил себя. Что бы там ни напридумывала себе девочка, пытаясь разобраться в загадочных текстах, какой бы смысл она в них не вложила, ее фантазии дали ход очередной мании, которым она, увы, была подвержена с самого начала нашего знакомства. Но до этого мы еще дойдем…
Глава 5
Беззаботное наше бытие было нарушено совершенно неожиданно. Возвратившись однажды из леса, я увидел возле нашего домика женщину. Не раздумывая, я бесшумно метнулся в сторону и затаился за стволом огромного
Аника! Я совсем забыл, что девочка осталась в доме. Что, если она отворит дверь? Ляпнет что-нибудь… Пригласит внутрь? А в погребе труп!
Я тут же вышел из-за дуба и неуверенно откашлялся.
В тот момент женщина как раз цеплялась за подоконник, пытаясь подтянуться на руках, от неожиданности сорвалась и чуть не упала.
– Я не хотел напугать вас, - произнес я, как мог спокойно, - Что Вам нужно, мисс?
Выражение ее лица, как и само лицо, я разглядеть не мог – оно пряталось за густой вуалью, спускающейся из-под щегольской меховой шляпки, но вся ее поза говорила о крайнем замешательстве.
– Кто вы? – спросила она.
– Это мой дом и, думаю, вы первой должны представиться…
– Ваш… дом?! – женщина аж задохнулась, то ли от удивления, то ли от возмущения.
– Да. Мой.
– Вы лжете! – воскликнула она, - Где мисс Берта?
– Уехала, - ответил я после паузы, уже понимая, что это конец нашей идиллии, - Я купил её дом.
– Уехала? Куда?!
– Не могу сказать… Кажется, на север… к родне.
Женщина ненадолго замолчала. Весь ее вид кричал о том, что минутная растерянность сменяется осознанием некоей непоправимой действительности, и что она вот-вот вскипит.
– Что же нам делать?! – раздался, наконец, из-под вуали звенящий от напряжения голос, - Она не могла уехать!
– Леди… если вы объясните…
– Нам нужно войти! – она топнула ногой, - Немедленно откройте дверь!
Я растерянно молчал.
– У вас есть… бумага на покупку дома? Позвольте взглянуть.
Она требовательно протянула руку. На несколько мучительно долгих секунд мы застыли, и с нас можно было бы писать картину. Странную и жутковатую. Аккуратный сельский домик, ветреный мартовский день, женщина под густой вуалью протягивает руку огромному, оборванному мужчине, выступившему из-за сосен. И маленькая девочка, повернутая к ним обоим спиной. Смотрящий на картину, конечно, решил бы, что девочка закрыла глаза от страха перед зловещей мужской фигурой…
Возможно, что-то подобное подумалось и гостье, отрезвив ее. Казалось, она осознала, что она одна с маленьким ребенком в дремучем лесу, и это вовсе не тот случай, чтобы щеголять барскими замашками. А может, она что-то прочла и на моем лице, потому что вдруг охнула, прижала руку к воротничку пальто и медленно, по широкой дуге, обошла меня. После чего взяла ребенка за руку и, не сводя с меня глаз, попятилась прочь.
Я понимал, что надо удержать ее, дать себе какое-то время, чтобы придумать, как все уладить. Может, действительно пригласить незнакомку в дом, напоить чаем, познакомить с «дочкой», убедить, что все у нас тихо и законно… Но вместо этого я просто поворачивался на месте вокруг своей оси, следя за ее отступлением. Когда они скрылись за деревьями, я еще некоторое время слышал торопливый хруст их шагов. Потом все стихло.