Анка
Шрифт:
— Евгенушка… Я знаю, что ты задушевная подруга Анки… Ты знаешь все ее мысли… Скажи: неужто и вправду не рада она моему приезду?
— Сам видел, что убежала. От радости не бегают…
— Так я ж затем и приехал, чтобы помириться с нею… Прощенья попросить…
— Долгонько ж ты собирался с повинной. Даже письма ни разу не прислал.
— Боялся, что все это будет напрасной затеей. А только правду говорю тебе, Евгенушка, истосковался я по ней так, что сил моих нету. Дышать без нее не могу…
— И
— Не дышал, а задыхался… мучился… Я проклинаю тот день, когда ушел из хутора.
— Сбежал, — уточнила Евгенушка.
— Один черт — что в лоб, что по лбу, — сердито проворчал Павел.
Евгенушка заметила, как в его глазах вспыхнули и померкли недобрые огоньки, подумала: «Анка права… Взгляд у него волчий, как у отца…»
Минуту они стояли молча, занятые каждый своими мыслями:
— А тут еще к дочке потянуло… — вновь заговорил Павел. — Хотелось повидать ее… Что там ни говори, а отец я Валюше кровный…
— Не тот отец, кто породил, а тот, кто воспитал ребенка.
— Вот я и не понимаю Анку. Почему бы нам не помириться хотя бы ради нашего ребенка? Вале нужен отец. Ей нужно дать хорошее воспитание…
— Опоздал ты, Павел.
— То есть, что значит «опоздал»?
— Валя не помнит и не знает тебя. Это, во-первых…
— А во-вторых? — насторожился Павел.
— У Анки есть жених.
— Ага! Так вот оно что?.. С этого бы и начала. Кто же он?
— Летчик один. Замечательный человек!
— Так… — упавшим голосом произнес Павел, понурив голову.
— Да, вот так, Павел Тимофеевич, — сказала Евгенушка. — Невеселые твои сердечные дела.
— Невеселые, Евгенушка… — угрюмо промолвил Павел. — Что же мне теперь делать?
— Уезжать туда, откуда приехал. И глаз своих сюда больше не казать. Тебе здесь делать нечего. На примирение с тобой Анка не пойдет. Не такая твоя вина, чтоб простить можно. Да и есть у нее любимый человек.
— Ох, хоть ты не мути душу! — Павел с силой ударил себя кулаком в грудь. — Ну, черт с ней, с гордячкой. Мне дочь нужна. Я хочу воспитывать Валю. Я хорошо зарабатываю на заводе…
— Напрасно стараешься, — перебила его Евгенушка.
— Анка не отдаст тебе дочь. Валя получит хорошее воспитание, можешь не беспокоиться. Ну, мне пора домой. Спокойной ночи! — и она пошла вдоль улицы, оставив обескураженного Павла одного.
«Теперь ясно, почему она задирает нос… У нее женишок есть… Летчика в сети поймала… Хитрая, шельма…»
Павел в бессильной ярости сжал кулаки и медленно двинулся вниз по улице шаткой разбитой походкой. Все его надежды рушились. Анка была потеряна навсегда.
Павел запил… На четвертый день,
— Черт-те что! Из-за бабьей юбки так убиваться! Срамота!
Павел молча пил воду. Ему показалось, что изо рта у него вырывается пламя, и он осушал кружку за кружкой.
— Доведись кому другому, — продолжал Бирюк, — так он бы, чем самому убиваться, ее прихлопнул бы…
Павел уронил в ведро кружку и поднял на Бирюка налитые кровью, злые глаза.
— Ну, что таращишь на меня буркалы? — дернул головой Бирюк. — Прихлопнул бы в темном уголке, камень на шею и — с обрыва в море. Потом ищи-свищи… А как ты думал?
— И прихлопну! — в бешенстве вскричал Павел.
Согнувшись, он сжал руками трещавшую от боли голову и, покачиваясь из стороны в сторону, продолжал:
— Тогда, десять лет назад, прогнала меня… Позора не побоялась… И теперь обидела… отвернулась…
— Дуракам так и надо. Дураков учить надо, — в тон ему проговорил с едкой усмешкой Бирюк.
— Ладно смейся, — махнул рукой Павел, не поднимая опущенной головы. — Мне теперь все равно… Ты бы лучше вот что… Чем насмехаться, показал бы мне Валю… Ведь я еще не видел ее и не знаю, какая она есть…
— Вылитая мать. Копия Анки.
— А ты все же покажи.
— Подвернется случай — покажу, — пообещал Бирюк.
И случай представился…
Вскоре в обеденный перерыв Бирюк вошел в хату и застал Павла за бритьем.
— Кончай наводить красоту.
— А что? — повернул к нему Павел намыленное лицо.
— Идем.
— Куда?
— Дочку смотреть.
— Не шутишь?
— Да ну тебя к черту. У меня только и делов, что с тобой шутки шутить. Идем, мне некогда.
Павел наспех поскоблил бритвой щеки, подбородок, плеснул в лицо горсть воды, вытерся и швырнул на спинку кровати полотенце. Еще раз посмотрел на себя в осколок зеркала, вделанный в стену.
— Хорош, хорош, красавчик. Хватит волынить. Пошли, — торопил Бирюк.
— Хорош-то хорош, а вот мешки под глазами… Тьфу! Да уж ладно, пошли.
Бирюк привел его в конец улицы. У тропинки, круто сбегавшей к морю, остановился, кивнул вниз.
— Вот она.
На берегу копались на песке Валя и Галя. Обе девочки были в одинаковых цветастых сарафанчиках.
— Которая ж из них моя? — спросил Павел. — С белым бантом?
— Не угадал, то дочка Евгении. Твоя вон — с красными лентами в косичках. Да ты ее по мордашке да по глазам враз узнаешь. Иди, а мне пора в сельсовет.