Анка
Шрифт:
— Ой папка! Чуть-чуть не споткнулась.
— Глупенькая, — он взял ее на руки и понес, медленно взбираясь по крутой тропинке. Подъем в гору и, тяжелые с высокими голенищами сапоги затрудняли движение.
— Да что ты, Виталий! — крикнула Евгенушка. — Спусти ее с рук, сама взбежит.
— Ничего, Гена, — обливаясь потом, улыбался Дубов. — Ничего, — и крепко прижал к себе дочку. — Она ж моя рыбка. Родная моя… Ну вот, а теперь мы на ножки встанем, — и опустил девочку на землю. Поздоровался с Анкой, поцеловал жену, спросил:
— Что
— Отдохнуть тебе надо, — сказала Евгенушка. — Завтра в Белужье поедешь.
— Зачем?
— Жуков вызывает.
— По какому такому срочному делу?
— Не знаю. Вот Анке звонил.
Дубов вопросительно посмотрел на Анку. Та пожала угловатыми, как у подростка, плечами:
— Мне известно не более того. Просил передать, чтобы ты и Кострюков обязательно завтра утром были в райкоме.
— Что ж… Тогда поскорее в баню и на отдых, — Дубов взял дочку за руку: — Пошли.
По дороге Анка спросила Дубова:
— Ну, как сегодня отличились «двухсотники»?
— Начали ловить в счет будущего года.
— Вот это здорово! Ну, от души поздравляю!
Анка попрощалась с Дубовым и отправилась в сельсовет. Она позвонила в Белужье, попросила соединить с секретарем райкома. Когда в телефонной трубке послышался знакомый голос Жукова, радостно сообщила:
— Андрей Андреевич… Бригада «двухсотников» завершила годовой план вылова… Да, да, передала… И Кострюков и Дубов завтра утром будут в Белужьем… До свидания, Андрей Андреевич… Что?.. И Краснова?.. Проньку?.. Хорошо, передам… И вы будьте здоровы!.. — Она повесила трубку, позвала: — Харитон!
В кабинет вошел Бирюк.
— Я вас слушаю, Анна Софроновна.
— Сходи к Дубову и скажи, что Жуков велел завтра приезжать в район и Проньке Краснову.
— Это я сей момент, Анна Софроновна, — и Бирюк скрылся за дверью.
Рано поутру Кострюков, Дубов и Пронька выехали на колхозной грузовой машине в Белужье. Выкатив из хутора, машина на третьей скорости помчалась по мягкой дороге, оставляя за собой облака пыли. Кострюков, Дубов и Пронька сидели на поперечной доске в кузове. Кострюков, покачиваясь, о чем-то думал, а Дубов и Пронька любовались открывшейся перед их глазами картиной. Слева дымилось легким туманом спокойное море, справа простирались до самого горизонта колхозные поля.
У высокого древнего кургана, что когда-то в далеком прошлом служил сторожевой вышкой, а нынче в зимнее время огнем огромного костра предупреждал рыбаков о ледоходе, дорога круто сворачивала вправо. По обеим ее сторонам стеной стояли хлеба. Высоко в небе звенели песни жаворонков. Вдыхая пряные запахи созревающих хлебов и полевых цветов, Пронька сказал:
— Хорошо-то как в степи!..
В эту минуту мимо промелькнула встречная машина, обдала удушливой пылью. Дубов, закрыв лицо руками, помотал головой:
— Нет уж, извини, Прокопий Михайлович… На море, братец ты мой, куда легче дышится.
— А
— Ничего, — сказал Дубов. — Пыль не сало, стряхнул — и не стало.
— О чем шумите, рыбаки? — поинтересовался Кострюков.
— Пронька читает мне лекцию!
— Любопытно. И на какую тему?
— О положительном влиянии степной пыли на легкие и о вреде морского воздуха!.. — без улыбки ответил Дубов.
— Неправда! — запротестовал Пронька. — Не верьте, Иван Петрович! — и добродушно покосился на Дубова. — Ох, и выдумщик же ты…
Дубов сказал примирительно:
— Ладно, Прокопий Михайлович, согласен: воздух в степи чудесный, ароматный. Я бы сказал — даже целебный.
— То-то! — засмеялся удовлетворенный Пронька.
Машина уже мчалась по широкому зеленому лугу. Слева, у подножия косогора, вилась маленькая речонка. Быстрая прозрачная вода булькала и звенела на каменистых перекатах. С косогора ветерок доносил терпкие запахи чебреца и полыни, а с берегов речонки тянуло приятной свежестью, воздух был напоен ароматом душистой мяты. Пронька дышал полной грудью и никак не мог насладиться пьянящим воздухом. Веснушчатое его лицо оживилось, на щеках заиграл румянец. Он толкнул локтем Дубова, спросил:
— Ну как, любо?
— Любо, — согласился тот.
Машина взбежала на невысокий косогор, с которого открылась картина большого села Белужьего. Оно раскинулось в глубокой лощине, утопая в зелени фруктовых садов. Машина покатилась под уклон быстрее, через минуту замелькали первые белостенные хаты с веселыми оконцами. У здания райкома, окруженного высокими пирамидальными тополями, шофер затормозил. Здесь уже стояли два грузовика, не менее запыленные, чем бронзокосский.
— Узнаешь, чьи машины? — спросил Кострюков Дубова.
— Как не узнать, — Дубов взглянул на номерные знаки. — Одна — из колхоза «Красный партизан», а другая — из «Октября».
— Верно. Значит, не одних нас вызвал Андрей.
Несмотря на ранний час, Жуков уже был в райкоме и беседовал с секретарями партийных и комсомольских организаций соседних с бронзокосцами рыболовецких колхозов. Увидев Кострюкова, Дубова и Проньку, Жуков весело закивал им:
— А вот и «двухсотники» пожаловали! — он вышел из-за стола, поздоровался с бронзокосцами, взглянул на их соседей:
— Знакомы?
— Одной зоны рыбаки, — сказал Кострюков, пожимая руки соседям.
— Давние знакомые, — подтвердил Дубов. — Одним морем на волнах вынянчены, одним тузлуком просолены.
— Вот и хорошо. Садитесь, товарищи, — пригласил Жуков бронзокосцев. — Я вас долго не задержу.
Кострюков, Дубов и Пронька сели.
— А вызвал я вас, — продолжал Жуков, — вот зачем… Надо вам, рыбакам, наладить тесную деловую дружбу. Ваши колхозы обслуживаются одной моторорыболовной станцией. Так?