Анкета
Шрифт:
— Это неважно, — парировал Юрий. — Конечно, пятикомнатную квартиру в Москве честным трудом грузчика не заработаешь. Надорвешься только. Вот я и надорвался. Получил инвалидность. Пришлось нищим стать.
— Положим, инвалидности никакой у тебя нет.
Юрий не стал спорить.
Крахоборов словно недоволен был, что биография Юрия оказалась так скудна. Он, недавно озарившийся, опять поскучнел, стучал пальцами по фужерчику с коньяком, рассматривал коньяк на свет.
Но вдруг опять оживился.
— Что ж, сказал он, — начнем, значит, на пустом месте. Оно интересней.
Начались для Юрия довольно тяжелые дни.
Во-первых, Крахоборов отвез его к дантисту. Дантист, сволочь, расковырял все зубы, приговаривая:
— Тяжелый случай…
— Это неважно, — сказал Крахоборов. — Сделай ему голливудскую улыбку.
— Я, конечно, не самый плохой мастер, — сказал дантист. — Но я не бог.
— Не набивай цену, — сказал Крахоборов.
После этого под общим наркозом Юрию выдрали чуть ли не все зубы.
Несколько дней он валялся, глотая таблетки, которые ему заботливо давал Крахоборов: болеутоляющие и, наверное, снотворные, потому что Юрий или спал, или дремал, или был в сонном отупении — ни на минуту не забывая о нудной боли. Терпимой, в общем-то, — но он ведь не просил!
Потом опять Крахоборов повез его к фашисту-зубодрателю, опять Юрия отправили в наркотическое забытье.
Очнулся он все с той же нудящей болью в деснах, но еще и с добавочным ощущением, будто рот чем-то набили. Ему дали зеркало, он с трудом открыл рот и увидел белые ровные зубы.
— Щелюсти щто-ли? — спросил он, едва шевеля языком и вдруг ошепелявев.
— Вживление, брат мой, — сказал Крахоборов. — Уникальное мастерство! Главное теперь — не открывать пивные бутылки зубами. Впрочем, насчет пива и прочего у нас свои планы.
Планы эти оказались ошеломительны.
Во время зуболечебных мучений Юрий даже как-то забыл о питье, меж тем каждый день приходила какая-то женщина, делала уколы в вену, в другие части тела. Юрий думал — это тоже от зубов.
Но это было другое.
— Тебе очистили кровь, брат мой, — сказал Крахоборов. — А послезавтра…
— Ни за что! — догадался Юрий.
— Всего на год. Неужели тебе не хочется попробовать? Год трезвой жизни!
— Обойдусь, — сказал Юрий.
— Это не разговор, — весело и энергично говорил Крахоборов — и вышел зачем-то на кухню, а Юрий на цыпочках метнулся к бару, схватил первую попавшуюся бутылку, сорвал пробку, поднес ко рту…
Бутылка была вышиблена молниеносным ударом.
— Эх, брат… — сказал Крахоборов.
— Не хочу! — заплакал и запричитал Юрий. — Оставьте меня в покое! И зубы свои обратно возьмите! Не имеете права! Я вам не кролик подопытный!
— Я желаю тебе только добра, чудак. Задумайся, вспомни: как ты жил — и как можешь жить теперь!
Юрий задумался и вспомнил — и вспомнил ту женщину, что стригла его, а потом пришла к нему. Он и раньше вспоминал о ней: она, пожалуй, первая была, кто понравился из женщин ему за последние десять-пятнадцать лет. С беззубым и пьющим она не захочет иметь дело — только за деньги (он прощал ей это ввиду тяжести современной жизни, толкающей людей на подвиги против себя и морали), с зубастым же, непьющим, помолодевшим — совсем другой разговор. Правда, муж у нее имеется, но это еще надо выяснить,
В общем, Юрий согласился на лечение.
И лечение произвели — подробности которого известны, но для данного повествования несущественны. Главное: он не пил, а еще главнее: не хотел пить!
Он ждал: что ж дальше?
Он видел, что Крахоборов вошел в азарт и на этом не остановится.
И тот не остановился.
Юрия обследовали на предмет общего здоровья, и выяснилось, что он не успел погубить печень, почки и сердце. Отклонения, конечно, были, но в пределах нормы для его возраста. Крахоборова это удивило — и вдохновило. Отныне ежедневно Юрий ходил в тренажерный зал — не накачивать огромные мускулы, а просто, как выразился Крахоборов, придать телу скульптурную рельефность (он и сам этим занимался). Народ в зале был молчаливый. Только звякало и грохало железо да пахло потом. Все серьезные — словно важным делом занимаются. Изредка только вдруг приоткроется дверь, покажется встревоженное лицо, один из тренирующихся подойдет, выслушает информацию или возьмет трубку радиотелефона, отдаст распоряжения — и опять за железки. После тренажерного зала — пробежка по стадиону, потом массаж и сауна. Обильный обед, отдых — и снова массаж, на дому, но массаж особый — лица. Неразговорчивый старик — специалист делал его аж два часа — накладывая маски, что-то потом втирая, растирая. После этого — бассейн, воздушные ванны. Июнь выдался жарким, и Юрий довольно быстро загорел, даже Крахоборов завидовал его загару. Впрочем, Юрий от природы был несколько смугловат кожей.
И вот прошел не месяц, а уже почти три, уже и август на дворе. Крахоборов давно вернулся к своим делам, предоставив Юрию самому развиваться и улучшаться. И тот развился и улучшился настолько, что сам себя не узнавал. Он вертелся и так, и сяк перед большим зеркалом в ванной и не мог налюбоваться: стройный, моложавый — никак не больше тридцати пяти — мускулистый мужчина с четким лицом.
— Не познакомить ли тебя с приличной женщиной? — спросил Крахоборов. — Только просьба — сюда не водить. Я, как видишь, не вожу никого. Не люблю, когда женщины остаются здесь на ночь. И вообще не люблю их в своем доме — если не по делу.
— Сам познакомлюсь, — сказал Юрий.
— Ну-ну, — сказал Крахоборов.
У Крахоборова было две машины: одна импортная, изумрудного цвета, ужасно красивая и дорогая, на которой он ездил по городу, другая — «Жигули», называемая еще за свой серийный номер «девяткой»; на ней Крахоборов, если возникала необходимость, выезжал в Подмосковье и мотался в другие не очень отдаленные города: на импортной по диким междугородным трассам трассам ездить было небезопасно.
Пройдя водительские курсы, Юрий получил «девятку» в свое распоряжение.
Распоряжался он ею бесцельно: просто катался по городу. Допоздна Крахоборов велел не задерживаться.
Но однажды он-таки припозднился. Ехал — и увидел на тротуаре неспешно идущую тонкую девушку в белом платье.
Он подрулил к тротуару, открыл дверцу, спросил (совершенно не надеясь на отзывчивость и не веря, что с первого раза может повезти):
— Девушка, вас подбросить?
Она обернулась и оказалась возрастом лет не более шестнадцати. Юрий смутился, испугался и хотел уже закрыть дверцу: он в жизни не обижал детей, а шестнадцать лет ему казались еще детскими годами.