Анна Австрийская. Первая любовь королевы

Далляр Шарль

— Хорошо. Впрочем, вам надо увидеться с одним из тех, кого нам прислал де Шавань.

— С бароном де Поанти?

— Да. Он потом увидится с другими, из которых каждый отдельно получил те же самые инструкции — собираться каждый день в таком месте, где барон де Поанти должен встретиться с ними.

— На Новом мосту?

— И обменяться паролем, по которому они узнают друг друга.

— Пароль состоит в имени провинции или города, откуда каждый приехал. Я знаю все это, герцогиня, и жду только приказания, чтобы начать действовать.

— Ну, д’Арвиль, действуйте сегодня.

— Сегодня в четыре часа я встречусь с бароном де Поанти в Валь де Грас, как было условлено.

— Вы помните все, что должны сказать ему?

— Все, герцогиня.

— Очень хорошо. Только я не сказала

вам одного намерения, принятого мною. Я хочу сама видеть этого барона де Поанти.

— Вы, герцогиня?

— Да, д’Арвиль. Я хочу судить сама собственными глазами о человеке, которого я выбрала в начальники предприятия только по рекомендации маркиза де Шаваня.

— Но если он вас узнает или только будет подозревать, кто вы?

— Я подумала обо всем этом и вот на что решилась. Завтра в четыре часа, по милости инструкций, которые вы дадите ему сегодня, он увидится со всеми своими подчиненными и познакомится с ними. При наступлении ночи он может соединить их в доме на улице Этюв и повторить им то, что вы скажете ему, то есть чего теперь ожидают от них. В восемь часов он будет свободен; прикажите ему находиться в десять часов у Самаритянки и слепо следовать за тем лицом, которое приедет за ним в карете и скажет: «Я из Гренобля».

— Будет сделано так, как вы хотите, герцогиня, — почтительно ответил кавалер. — Могу я вас спросить, кого вы выбрали послать за бароном? Меня?

— Нет, д’Арвиль, не вас. Для того чтобы он не мог догадаться, кто заставляет его действовать, он должен как можно реже видеть одного и того же человека. Я пошлю за ним женщину.

— Женщину?

— Женщину, к которой я имею полное доверие. Теперь ступайте к моему казначею и возьмите семьсот пистолей испанским золотом, которые отдадите потом барону де Поанти и скажете, как он должен их употребить: пятьдесят пистолей каждому из девяти человек, которых он найдет завтра на Новом мосту, и двести пятьдесят пистолей ему самому.

— Слушаю, герцогиня.

— Ступайте, д’Арвиль, и не забудьте ничего.

Кавалер поклонился и вышел исполнить свое странное поручение, оставив герцогиню одну. Она села за свое бюро, придвинула к себе листок душистой бумаги и быстро написала несколько строк. Закончив, она сложила письмо, запечатала своей печатью и позвонила. Дежурная камеристка явилась на звонок.

— Вели отнести сейчас это письмо в Валь де Грас, — сказала ей герцогиня.

Камеристка взяла письмо, поданное ей госпожой, и вышла. В письме этом, адресованном к Денизе Ренэ, заключалось следующее;

«Дениза, ты будешь мне нужна завтра. Скажи твоему отцу, чтобы он завтра привел тебя в мой отель, и жди меня в моей комнате.

Мария».

Опередим гонца герцогини и прежде него отправимся в Валь де Грас, к Денизе и барону, которые вовсе не ожидали, что с ними случится в этот вечер.

Хорошенькая девушка сдержала слово, данное Поанти. В тот самый вечер, когда, во время отсутствия своего отца, она взяла на себя пустить молодого человека в свою маленькую комнату, для того чтобы он мог употребить ее вместо обсерватории, она рассказала отцу, когда тот вернулся, о посещении барона и о позволении, которое она сочла за нужное ему дать. Но из хитрости или из предчувствия, она во все время рассказа, говоря об опасностях, которым подвергался барон, о засаде, расставленной ему, о дуэли, которая была ее последствием, не произнесла ни разу имя Пасро. Отец, выслушав ее внимательно, не сказал ничего. Так как молчание считается знаком согласия, Дениза сочла это дело конченным и уснула, убаюкиваемая самыми сладостными грезами. На другой день Поанти пришел, как условился с Денизой, по новой дороге, которую она указала ему. Поанти, проходя через сад, несколько тревожился. Как ни доверял он красноречивой дипломатии своей новой приятельницы, он очень боялся, что отец ее не пустит к себе в дом постороннего. Прием садовника успокоил его. Этот прием был прост, но дружелюбен. Старый слуга лотарингского дома подтвердил, что сказала его дочь. Он сам довел Поанти до обсервационного поста, пожелал ему счастливого успеха и оставил одного. Не этого желал бы молодой человек, да и Дениза также, вероятно. Поанти накануне

не имел другого честолюбия, как иметь возможность ждать вне засады, расставляемой под его ногами, прихода человека, которого по инструкциям маркиза де Шаваня предписывали ему видеть во что бы то ни стало, а теперь он имел другие виды. Он жестоко скучал без общества Денизы, с которой он так приятно провел день. Но было трудно предъявить открыто свое желание. Сделавшись слишком требовательным, он мог все потерять. Надо было рассчитывать на отсутствие садовника, на желание, которое Дениза со своей стороны должна была испытывать, сблизиться с ним, чтоб продолжать вчерашний разговор; наконец надо было надеяться на случай, этого покровителя влюбленных. К несчастью, снег покрывал гряды в саду; в это время года садоводством заниматься было нельзя, и Ренэ целый день грел подошвы своих деревянных башмаков у камина в соседней комнате. Правда, Дениза, у которой в этот день память оказалась короче обыкновенного, раз пять ходила с свою комнату за иглой то потолще, то потоньше, потому что она переменяла работу беспрестанно и каждый раз находила время позволить пожать руку или сорвать поцелуй. Этого было мало, но это было все-таки что-нибудь сравнительно ни с чем. Кроме этих проблесков счастья, день прошел довольно печально для Поанти. Он, как и накануне, увидел прокурорского клерка на своем посту и не мог удержаться от смеха над той ролью, которую они играли оба; Пасро стерег дверь, а он помещался в доме. И другой и третий дни походили на этот. Ренэ все сидел в углу у камина, Дениза все забывала в своей комнате и все туда ходила за множеством вещей, а Поанти, находя, что она забывала еще недовольно, продолжал скучать.

А Пасро, надо думать, скучал не очень, потому что, несмотря на постоянное отсутствие Поанти, которого он не видел после дуэли, он с редким упорством приходил подстерегать его на том же месте. На третий день Поанти, стоя как часовой за перекладинами, увидел аббата с пьяной рожей, с толстым брюшком, коротенькие ножки которого подгибались или под тяжестью его живота, или под влиянием выпитого вина. До сих пор Поанти никого не примечал в этом месте, совершенно пустом, кроме пошлой фигуры Пасро, причина присутствия которого была ему известна; появление этого аббата сначала удивило его. Удивление его скоро увеличилось, когда он увидел, что аббат прямо направляется к калитке, в которую он сам стучался несколько дней тому назад и которая из сада вела в домик Денизы. Час, в который Пасро приходил каждый день ждать его, еще не настал, и только один Поанти мог видеть приближение аббата.

Аббат сильно постучался в дверь костяным набалдашником своей палки с той суетливой важностью, которую люди его звания любят выказывать, когда чувствуют превосходство своего положения. Поанти услышал в ту же минуту шум шагов в соседней комнате и основательно догадался, что сам Ренэ шел отворить гостю. Он скоро получил доказательство этому, потому что Дениза тотчас прибежала к нему в комнату. Она воспользовалась минутным отсутствуем отца, чтобы вспомнить, что она оставила в своей комнате вещь, которая понадобилась ей. Поанти бросился к ней.

— Это аббат! — сказал он.

— Аббат! — повторила Дениза, — Аббат толстый-претолстый.

— Он на вид пьян?

— Да, едва держится на ногах.

— Это он.

— Кто он?

— Де Боаробер. Его, наверно, прислал Пасро.

Дениза побледнела. Поанти сделал угрожающий жест.

— Ваш Пасро, — сказал он, — недолго будет заставлять вас бледнеть. Как только я увижусь с человеком, которого жду, я освобожу вас от его ухаживаний, от его шпионства. Не он будет искать меня, а я сам найду его.

Послышался шум шагов Ренэ, который возвращался вместе с аббатом. Поанти успел только поцеловать Денизу, чтобы ее успокоить и придать ей мужества.

— Слушайте все, что будут говорить, — шепнула ему на ухо Дениза, убегая, — отец мой и аббат вышлют меня, вероятно, а вы мне повторите, что услышите.

Когда садовник вернулся с аббатом, Дениза опять спокойно сидела на своем месте, и никто не мог бы предположить по ее наружности, что она уходила.

— Дениза, — сказал ей отец, — аббат де Боаробер пришел поговорить со мною серьезно; ступай в свою комнату, дочь моя. Я тебя позову, когда ты будешь нам нужна.