Анна Австрийская. Первая любовь королевы
Шрифт:
В большой комнате, общей квартире его девяти подчиненных, виднелись девять походных кроватей. Пучок резиновых факелов лежал в углу, как доказательство, подтверждавшее инструкцию, что там нечего было бояться ни света, ни шума. Но эта инструкция сообщала Поанти о двух выходах, одном на улицу Этюв, другом — на улицу Двух Экю, сквозь развалины древнего монастыря. Этот-то выход следовало теперь найти и узнать. Четвертый гвоздь в стене с левой стороны в той комнате, которая поменьше, должен был открыть его; но Поанти рассудил, что он довольно видел в этот день. Было уже очень поздно, и ему хотелось спать. Кроме того, он чувствовал большую усталость. Проворно снял он с кровати нищенский костюм, положил под голову мешок с испанскими дублонами, полученными от товарища, возле себя — обнаженную шпагу и заснул глубоким сном. Во сне ему привиделась Дениза. На другое утро, проснувшись, когда было уже светло, он увидел то, чего не мог видеть накануне в темноте: в его спальной
Никто на улице, по-видимому, не обратил на него внимания. Так как он должен был находиться на Новом мосту только к четырем часам, он вздумал привести в исполнение план, пришедший ему в голову накануне, когда его товарищ сообщил ему, что он увидит на другой день вечером, в десять часов, могущественную особу, которая взяла на себя сообщить ему последние инструкции. Поанти не знал, кто эта особа, но ему было известно, что это женщина. Этого было довольно для того, чтобы он не захотел явиться пред нею в костюме нищего, ни в костюме, в котором он приехал из Дофинэ и который вовсе не был ни красив, ни изящен. Конечно, Поанти искренно и истинно любил Денизу. Любовь эта охватила все существо его. Но он был молод, знал, что недурен собой, и был не прочь выставить свои преимущества, особенно в глазах женщины, которая могла быть также молода и также хороша и которая, как он не мог сомневаться, была знатна, богата и могущественна. Поанти отправился в лавку с готовыми вещами и выбрал себе почти новый костюм, потом отобедал в первой попавшейся ему на пути таверне и вернулся в ту таинственную комнату, где он ночевал.
В ту минуту, когда било четыре часа, Поанти вошел на Новый мост. Ни купец, продавший ему платье, ни трактирщик, подававший ему завтрак, наверно не узнали бы его в костюме нищего. Не сделал он и двадцати шагов, как очутился лицом к лицу с высоким человеком с костылями, который, наклонившись к нему, шепнул ему на ухо:
— Я из Лотарингии.
— Номер один, — ответил Поанти, не смотря на него и продолжая свой путь.
Чрез несколько шагов слепой, загородив ему путь палкой, сказал:
— Я из Лимузена.
— Намер два, — ответил Поанти.
Потом калека, подставив ему свою чашку, дерзко закричал:
— Я из Гаскони, добрый барин, пришел пешком, подайте Христа ради.
— Номер три, — ответил Поанти, делая вид, будто бросает ему медную монету.
Четвертый приехал из Нивернэ. Пятый из Оверни. Шестой из Анжу. Седьмой из Артоа, восьмой из Нормандии, последний, наконец, из Перигора. Это продолжалось часа полтора. После девятого Поанти обернулся и бросил вокруг себя быстрый взгляд единственным глазом, который оставался у него свободен. Девять человек, затерявшиеся в толпе, на самом деле все смотрели на него и следили за всеми его движениями. Однако они, по-видимому, не знали друг друга и не обменялись ни одним словом. Но каждый повиновался паролю, который был сообщен заранее.
«Эти люди такие же нищие, как и я, — подумал Поанти. — Я очень буду удивлен, если под своими плащами они все не скрывают шпаги».
Потом к нему снова пришла в голову мысль, которая уже несколько раз приходила накануне.
«Что хотят сделать из всех этих людей и из всех этих шпаг?» — спросил он себя.
Набор его кончился, он мог бы тотчас отвести домой свой небольшой отряд, но из предосторожности предпочел дождаться наступления ночи. Оставалось подождать всего минут сорок. Это было легко. Поанти оперся о парапет моста и стал смотреть на воду. Он не занимался более своими людьми; он знал, что теперь никто из них не потеряет его из виду.
Когда совсем стемнело, он медленно сошел с моста, и через пять минуть девять человек собрались около него. Поанти дал каждому полпистоля и сказал просто:
— Ступайте за провизией.
Все ушли и через четверть часа вернулись. Когда Поанти вел их известным ему секретным путем и зажег несколько факелов, чтобы лучше рассмотреть своих подчиненных,
— Снимите лохмотья, обезображивающие вас и теперь для вас бесполезные, познакомьтесь между собою, как следует людям, которые должны жить вместе, и приготовьтесь ужинать. Мы сейчас поговорим.
С этими словами, обещавшими более, чем он мог сдержать, потому что он сам немногое им мог сообщить, он вошел в свою комнату и, подавая пример, снял повязку, ослеплявшую его, и нищенский костюм, придававший ему такую жалкую наружность. Вернувшись в общую комнату в щегольском костюме, купленном им, он увидел, что не с ним одним произошло превращение. Пред ним было девять сильных молодцов, с огненными глазами, и на боку у каждого из них висела шпага. Ужин, поставленный на длинном столе, занимавшем середину залы, ожидал товарищей, а товарищи — начальника. Каждый принес свое кушанье, что составляло самый странный винегрет. Но никто не забыл вина, и этот ужин людей совершенно незнакомых и собравшихся в первый раз был веселее, чем можно было бы ожидать. При последнем стакане они были друзья, и так как они знали, что, принадлежа к одному делу, не могут бояться нескромности, то беседа скоро сделалась откровенной. Поанти, более сдержанный по характеру и положению, только слушал. Он узнал таким образом, что с его товарищами поступили точно так же, как с ним, и выбрали преимущественно людей, искусно владевших шпагой. Это подало ему повод к странным размышлениям. Поанти отложил их до более удобного времени. Притом они были бесполезны, потому что час, когда он должен был увидеться с женщиной, о которой говорил ему проводник, быстро приближался, и он должен был наконец узнать, чего требуют от него и его товарищей. Вынув из кармана мешок с дублонами, который он получил накануне, он высыпал золото на стол, сделал девять кучек по пятьдесят пистолей каждая и, указав на них своим товарищам, сказал:
— Это вам.
Все протянули руки и взяли пистоли.
— А теперь? — спросили они.
— Теперь, — ответил Поанти, — я ничего не могу сказать вам, потому что сам ничего не знаю. Но нынешней ночью мне отдадут приказания, и завтра я передам их вам.
— Итак, до завтра?
— Вы можете делать что хотите, только нельзя выходить из этой комнаты. Пейте, играйте, пойте или спите, ожидая меня.
— А вы уходите, капитан?
— Да, на два, а может быть, и на четыре часа, а может быть, и на всю ночь. Не беспокойтесь обо мне. Завтра утром вы найдете меня среди вас.
Поанти взял шляпу, надел портупею, прижал пружину и вышел, оставив своих товарищей в тюрьме и так же заинтересованных, как и он.
— Что все это значит? — спрашивал он себя, отправляясь снова на Новый мост, где должен был ждать у Самаритянки. — Что хотят сделать из этих девяти живых шпаг? К какому ужасному делу предназначают их? Девять человек на щедром жалованье, следовательно, преданных, решительных, смелых, выбранных между самыми храбрыми удальцами в девяти провинциях, и под моим начальством, составляют страшную силу, способную успеть в самом трудном предприятии. Если мы захотим, мы похитим короля и кардинала в придачу. Разве этого хотят от нас? Впрочем, я сейчас узнаю.
XVI
Самаритянка укрывает две пары влюбленных
Десять часов еще не пробило, когда молодой человек пришел к резервуару, сделанному сто лет тому назад для того, чтобы снабжать водою парижан. В группе этого резервуара красовалась фигура Самаритянки с большими часами на фронтоне, стоявшая у входа на мост. Поанти мог бы вообразить, что он один, но не прошло и двух минут, когда глаза его, привыкнув к темноте, увидели в глубине, образуемой резервуаром, чету влюбленных, которые, занятые самым оживленным разговором, не приметили его прихода. Молодой человек был, судя по костюму, приказчиком из лавки, а подруга его — девушка в деревенском костюме. Поанти, не чувствовавший ни малейшего желания иметь свидетелей того, что могло произойти в этом месте, решился громко кашлянуть. Изумленные и испуганные, голубки улетели не оглянувшись, чтобы приняться в более безопасном месте за свой разговор, так неудачно прерванный. Поанти остался один, как и желал, но, увидев побег бедных влюбленных, которых он так злобно испугал, он почувствовал угрызение совести. Справедливость требует сказать, что это угрызение происходило из чистого эгоизма, так что его нечего ставить в заслугу молодому человеку. Это только напомнило ему Денизу, которую он не видел уже два дня. Когда мы говорим, что это напомнило ему Денизу, мы не хотим этим сказать, что Поанти забыл хорошенькую дочь вальдеграсского садовника; напротив, он искренно любил Денизу, но занятый, как мы видели, новыми делами, он мог только изредка и издали уделять мысли своей возлюбленной.