Анна, Ханна и Юханна
Шрифт:
Добрый врач в Сальгренской больнице извлек из руки осколок и зашил рану.
– Вас, фрекен, сберег ангел-хранитель, – сказал он. Потом он обратился к полицейскому и начальнику пожарной команды: – Нет, фрекен не видела и не слышала ничего необычного.
– Я так спешила, – сказала я.
Они мне поверили.
Об этом несчастье много говорили, потому что грохот от падения купола был слышен на другом конце города. Обо мне даже написали в газете: «Девушка, которую спас ангел-хранитель».
– Как же ты рассчиталась со своим ангелом?
Для одного дня это было слишком. Я расплакалась. Стиг утешал меня как мог, и скоро разговоры об ангельской охране стихли.
Мама тоже прочитала газетную статью обо мне и сказала очень странную вещь:
– Я надеюсь, ты понимаешь, что это правда.
Я ничего ей не ответила, но впервые за много лет мы посмотрели друг на друга с пониманием. Едва заметно улыбнувшись, она спросила:
– Это был твой отец, Юханна?
– Не знаю, мама.
Правда ли это, я не знала. Не знаю я этого и сегодня. Мне не были нужны никакие объяснения – ни тогда, ни теперь.
Единственное, что я знаю, – произошло чудо, и только после этого я смогла вспомнить отца, лес, гремящие пороги, кричащих в сумерках гагар, рассказанные им сказки, песни, которые я пела вместе с ним. Раньше я не осмеливалась это вспоминать. Теперь картины детства заливали меня бурным потоком – сначала в снах, а потом и наяву. Во мне как будто открылись какие-то шлюзы.
Мне снилось, как мы летим – папа и я, как мы плывем под парусом по Ульвклиппану. Мы добрались до вершины скалы только к ночи и остановились передохнуть. Папа протянул руку к звездам и сказал, что каждая из них – это далекий, чужой мир. Когда я спросила, кто живет в этих мирах, в ответ я услышала, что звездные дома пусты и в них никто не живет.
Летали мы и над озерами – над Длинным озером и над Норвежскими водопадами, – и над тысячами лесных заводей.
Сны с полетами наполняли мою душу несказанной радостью, ощущением победы. Чувством власти – да, чувством чистой власти и силы.
Днем все было по-другому. Днем я вспоминала. Теперь я могла вспомнить все-все. Вот в проулке в стороне от Аллеи поет птичка. Я останавливаюсь, слушаю и узнаю – это зяблик. Я здороваюсь с пекарем Эрнстом и вдруг понимаю, что от него пахнет мукой из бочки, и я явственно вижу светящие в окна мельницы лучи солнца, в которых пляшет мучная пыль. В воскресенье мы с Гретой ходили к озеру Дель, сидели на мысе, заросшем лесом, отражающимся в глубоком пресном озере. У берега стоят ивы и березы. Там, дома, росли клены, ронявшие свои поздние светло-зеленые соцветия в воду северных озер.
– Ты чувствуешь, что здесь пахнет медом?Но Грета не улавливает запахи.
Почти те же самые
Я стала вести с ней долгие разговоры. Это были немые, воображаемые разговоры, но для меня они были реальными. Мы сидели за обеденным столом первого мая, я приехала поездом с маевки, где слушала боевые песни и треск реющих на ветру красных знамен.
Я сказала:
– Как вы можете видеть грех в том, что бедные люди требуют своих прав?
Она ответила:
– Все беды приходят, когда народ перестает покоряться своей судьбе. Кто будет делать то, что должно делаться, если не бедные люди? Ты же сама не веришь в то, что богатые и могущественные сами придут и будут работать и копаться в грязи.
– Мама, вы должны понять, что настали новые времена.
– Я это поняла. Люди полны ненависти.
– В этом-то все и дело, мама. Ненависть созревает и скоро принесет свои плоды.
– И каков вкус у этих плодов?
– Думаю, что он будет терпким, как у терна, но вы же сами говорили, мама, что терн очень полезен.
– На одном терне не проживешь.
– Нет, прожить можно на достойную зарплату за надежную работу. Это что-то новое, мама, но об этом новом вы и сами всегда мечтали и думали.
– И что же это будет?
– Справедливость, мама.
– В этом мире нет никакой справедливости. Бог правит всем миром без нее.
– Думайте, что Бога не существует, злого Бога, в которого вы верите. Лучше подумайте о том, что это мы должны править.
– Ты сама не понимаешь, что говоришь. Некоторые слепнут, заболевают, их разбивает паралич. Умирают невинные дети. У многих жизнь кончается до того, как они начинают думать.
– Люди станут жить дольше и сохранят здоровье, если будут лучше питаться и жить в человеческих условиях.
– Точно так. Но потом придут новые господа.
– Нет, мы построим мир, в котором каждый человек будет сам себе господином. Я сегодня слушала речи об этом на Железном рынке.
Мать горестно покачала головой:
– Господами будут такие, как Ларссон из трешки. Он богатый человек, у него есть мастерская, он ни перед кем не гнет спину, но зато бьет своих детей и пьет как свинья. Люди не становятся лучше, когда им становится лучше. Вспомни богатую семью, в которой ты служила. Они были не лучше, чем самые нищие крестьяне, которых я знала в детстве.Я долго вспоминала потом об этом разговоре. Несчастье мамы состояло не в том, что она была глупа, – нет, она не была такой, ей просто не хватало слов.