Анна, Ханна и Юханна

Фредрикссон Мариан

Я пожалела о книксене.

Была здесь и еще одна женщина – моложе и дружелюбнее.

– Это Лоттен, жена моего брата, – представил ее Арне.

– Густав скоро придет, – сказала Лоттен. – Ему надо закончить одно дело.

Лоттен пожала мне руку. Ее пожатие было долгим и теплым. Она словно желала меня подбодрить. Эта женщина мне понравилась.

Прошло довольно много времени, прежде чем пришел отец Арне, высоченный верзила, которому в комнате вообще не нашлось места. Он сел в углу у двери в кухню и принялся читать

газету. Вид у него был какой-то испуганный, когда мы с ним здоровались, он отвел взгляд в сторону. Но руку мне протянул. Я сразу поняла, что он смертельно боится жену.

– Это Юханна, которая хочет выйти замуж за нашего сына. Она уже беременна, – изрекла Снежная королева.

– Это не совсем так, насколько я знаю, – заметила я. – Между прочим, и он хочет на мне жениться.

Лицо из слоновой кости покраснело, а затем побелело – как у сына.

– Мама, – умоляющим тоном произнес Арне.

Она ничего мне не предложила, даже чашку кофе. Все молчали, и вообще обстановка была какая-то призрачная. Я осмотрелась. Квартира эта была более старой и ветхой, чем наша. Темно-коричневые ковры. Стены увешаны фотографиями и блестящими литографиями с изображениями Христа. Как только мы переступили порог этого дома, я сразу ощутила затхлый запах, как будто здесь живут люди, писающие в кухонную раковину. Потом в квартиру ворвался брат Арне и тотчас заключил меня в объятия.

– Боже, какую красивую девушку ты отхватил, – сказал он брату. Потом обратился ко мне: – Не бойся нашей матушки, она не так грозна, как кажется.

Дама из слоновой кости принимает все слишком близко к сердцу, сказала Лоттен, так что мы, пожалуй, смотаемся. Густаву и Арне надо испытать новый парус.

Мы все вчетвером буквально скатились с лестницы. Никто даже не попрощался. Правда, я успела пожать руку старику.

Но пошли мы не на пристань, а домой к Густаву и Лоттен. Они жили в уютной двухкомнатной квартирке на Алльменнавеген. Там нас ждал накрытый кофейный столик. Меня даже собирались угостить тортом.

– Бояться тебе нечего, девочка, – сказал Густав.

– Испугалась я не сильно, больше, пожалуй, удивилась.

– Так Арне ничего тебе не говорил? – В голосе Лоттен прозвучали ледяные нотки.

– Но что, черт возьми, я должен был говорить? Не очень-то мне хотелось описывать, как ведет себя наша матушка.

– Ну конечно, – тем же ледяным тоном продолжила Лоттен, – ты не мог сказать, что она страшно эгоистична и страдает манией величия.

Я во второй раз увидела, как Арне сначала покраснел, а потом побледнел. Затем он ударил кулаком по столу и заорал:

– У нее только один недостаток, и он заключается в том, что она слишком много думает о своих детях!

– Успокойся! – крикнула в ответ Лоттен. – В нашем доме надо вести себя прилично.

Густав попытался сгладить ситуацию:

– Не так все просто, Лоттен. Она была доброй мамой до тех пор, пока

у нее не заболело сердце.

– Но почему-то оно заболевает у нее всякий раз, когда ее сыновья решают жениться.

– Мы уходим, Юханна, – решительно произнес Арне.

– Ну нет, – взбунтовалась я. – Не хочу становиться причиной ссоры между вами. Но я не сомневаюсь, что вы сами видели, как она вела себя со мной. Мало того что не подала мне руки, она даже не предложила мне чашку кофе. Такого приема я не встречала ни разу за всю свою жизнь.

Только теперь я поняла, как мне плохо, с трудом проглотила застрявший в горле ком, но не смогла сдержать слез.

Густав и Лоттен бросились меня утешать. Арне был в полном отчаянии.

– Разве вы не можете мне все объяснить, прежде чем начать ссориться?

Этого они не могли, поэтому наступило молчание.

– Мне жаль вашего папу. Мне кажется, что он очень напуган и подавлен, – сказала я. – Почему он ничего не сказал?

– Он уже много лет ничего не говорит, – сказал Густав. – И это очень плохо и страшно.

– Но он мог бы постоять за себя! – выкрикнул Арне. – Почему он настолько малодушен, что пресмыкается перед ней и молчит?

– Он ее боится, – сказала Лоттен. – Как ты и как Густав.

– Ни черта я ее не боюсь.

– Так докажи это и не возвращайся домой до тех пор, пока она не попросит прощения, и женись на Юханне.

– Я уже не уверена, что хочу выходить замуж, – сказала я, встала, поблагодарила за кофе и пошла к двери.

Выходя, я слышала, как Лоттен кричала, что Арне позволяет матери ломать ему жизнь. Он выбежал вслед за мной на лестницу, но я, обернувшись, сказала, что хочу побыть одна и все обдумать.

Однако ничего хорошего из этого не вышло. Мысли хаотично кружились и путались у меня в голове.

Сейчас, читая то, что я написала о той первой и весьма странной встрече с матерью Арне, я вижу, что многое исказила. Я не могу вспомнить, как именно все произошло на самом деле, не помню дословно, что и как мы все говорили. Память действует избирательно и лжет помимо моей воли. Так получилось, что до конца жизни свекрови я испытывала к ней отвращение. С годами я возненавидела те черты Арне, которые напоминали мне его мать, – стремление всегда быть в центре внимания и непреодолимое желание всегда настоять на своем, его вспыльчивость, раздражительность и обидчивость.

Вернувшись домой, я рассказала маме, что никогда не встречала такого страшного человека, как моя будущая свекровь. Расплакавшись, я рассказала, как меня приняли.

– Она религиозная?

– Думаю, да, потому что по всем стенам развешаны лики Иисуса.– Это самый худший сорт людей, – сказала мама. – Они совершают зло во имя Бога.

Вечером в понедельник Арне ждал меня у рынка в конце рабочего дня.

– Я ушел из дома, – сказал он.

– И где ты теперь живешь?