Анна, Ханна и Юханна
Шрифт:
Все мое детство было пронизано фантазиями о тете, красавице Астрид. У меня сохранились очень смутные воспоминания о ней, она представлялась мне красивой бабочкой, захватывающе интересной и необыкновенной. Потом я стала читать ее письма. Все эти годы Ханна и Астрид регулярно переписывались. Письма Астрид были длинными, полными веселых шуток и необычных мыслей. Маме всегда было тяжело писать, поэтому ответы стала писать я. Астрид часто спрашивала о Рагнаре, и я красноречиво описывала его успехи в Гётеборге и счастливую жизнь с Лизой и
Она отвечала, что никогда не сомневалась в нем и знала, что в жизни у него будет все хорошо, что он – любимец богов, которые всегда будут осыпать его своими дарами.
Мне очень нравились ее изумительные формулировки и легкий, летящий почерк.
Когда я написала ей, что собираюсь замуж, она прислала мне жемчужное ожерелье. Жемчуг был настоящий, хотя и искусственно выращенный, а ожерелье – таким длинным, что доставало мне до живота.
Должна честно признаться, что я писала тете Астрид больше, чем мне диктовала мама, а ей читала меньше, чем было написано в ответных письмах.
Хенриксен перевел свою торговлю в Осло, и, насколько мы понимали, дела у них шли хорошо и там. Итак, в тот рождественский день, когда Арне пришвартовал свою лодку к гостевой пристани норвежской столицы, я совсем упала духом:
– Я чувствую себя как нищая родственница из провинции.
– Чепуха. Если тебе так неприятно, то мы можем выпить кофе и уехать, но, может быть, ты для начала позвонишь?
Я позвонила, и нежный голос в трубке так меня обрадовал, что по спине пробежал холодок.
– Сейчас я приеду и заберу вас.
Астрид приехала в порт на своем автомобиле. Она осталась такой же красивой, какой я ее помнила и представляла в своих снах. Годы не оставили следов в ее облике, не изменился и ее нрав. Светлая ткань словно облачко окутывала стройную фигуру, а пахло от нее персиками – такими же, что росли у меня возле стены. Она крепко меня обняла, потом отстранилась, сложила на груди руки и воскликнула: «Боже, какой же хорошенькой ты стала, Юханна!» Потом она обняла Арне, который покраснел от восхищения и испуга и сказал:
– Господи, как же вы похожи.
– Мы разные, – рассмеялась Астрид. – Это всего лишь старая наследственность. У меня двойная доза, как у Рагнара, но по другой причине.
Мы ничего не поняли, а Астрид печально наклонила голову. Уголки ее рта опустились.
– Мои сыновья пошли в Хенриксена – такие уродцы. Знаете, я хочу посмотреть лодку.
Она легко, как мотылек, вспрыгнула на борт, восхищенно осмотрела судно и поцеловала Арне, когда он сказал ей, что сам построил лодку и отделал ее.
– Хенриксен тоже хочет купить парусную лодку, – сказала Астрид. – Когда он увидит твою лодку, просто с ума сойдет.
Она глотала гласные, говорила быстро, и я вдруг сообразила, что плохо понимаю по-норвежски. К этому языку надо было привыкнуть.
Обедали мы в их большой квартире. Мы с Астрид оживленно болтали, а мужчины обсуждали Гитлера. Я вдруг услышала,
– Это правда?
У Хенриксена были дела с немцами, и здесь мы впервые услышали разговоры о том, что в Германии исчезают евреи, а душевнобольных убивают.
Хенриксен был в этом твердо уверен. За столом повисла тишина. Было такое ощущение, что стало нечем дышать. Потом Астрид сказала:
– Через несколько лет нацистские сапоги будут маршировать по улице Карла-Юхана.
Это прозвучало мрачным пророчеством. Арне запротестовал:
– Англия этого никогда не допустит.
Хенриксен тяжело вздохнул и сказал:
– Астрид давно это говорит, но она плохая предсказательница.
Потом Хенриксен и Арне катались на лодке, но рыботорговец был слишком стар, неповоротлив, и учение давалось ему с большим трудом. Арне потом сказал, что морехода из него уже никогда не получится. Мы еще раз пообедали в изящно обставленной квартире, и я, встретившись со своими двоюродными братьями, впервые в жизни на самом деле ощутила себя бедной родственницей из провинции.
Самым важным из всего, что происходило в Осло, я считаю один долгий разговор с Астрид. Мы сидели втроем – Арне, Астрид и я – в кафе музея Усебергского корабля и говорили о моем отце. Астрид многое помнила о нем и многое рассказала:
– Он был из числа людей, которые довольствуются тем, что у них есть. Вы же знаете, что люди такого сорта никогда не выпячиваются.
Я узнала, как он любил меня, свою маленькую дочурку, названную в честь девочки, родившейся у него в первом браке. Астрид рассказала, как он возился со мной, как носил меня на спине в коробе, учил слушать лес, смотреть на воду, небо и облака.
– Ханна, естественно, насмешливо фыркала, – сказала Астрид. – Ты была нежным, избалованным ребенком.
Я почему-то уже знала это – тело и чувства имеют собственную память.
* * *
В моей семье никто и никогда мне об этом не рассказывал, говорили только, что он сильно за меня переживал. Теперь я знала это наверняка.
Говорила Астрид и о его сказках и песнях. Но этот рассказ меня не удивил – о том же мне говорила и мать.
– Я часто думала о тебе, о том, какая это была потеря – его смерть, – сказала Астрид. Она помолчала, словно колеблясь, но потом снова заговорила: – Иногда мне почти хотелось, чтобы он умер. Когда мы с ним виделись в последний раз, он сказал, что жизнь всегда была слишком тяжела для него. Ему было трудно жить с самого детства.
Зимой мы с Арне участвовали в партийных собраниях, я много читала и училась, и нам было о чем говорить.
Арне собрал приемник, и я просто влюбилась в эту махину, пристрастившись слушать музыку. Заметив мой интерес, Арне стал ходить со мной на концерты. Он мирно спал рядом, пока я наслаждалась чудесными звуками.