Анна, Ханна и Юханна

Фредрикссон Мариан

Все вокруг праздновали. Мы с Анной смеялись и радовались, как малые дети, при виде кривляющихся и пляшущих ряженых. Потом мы поехали домой, к накрытому столу, к любимым блюдам Анны в духовке.

Пока я разогревала еду, Анна покормила малышку, девочка активно сосала, потом, как положено, срыгнула и тотчас заснула.

Арне спрашивал о Рикарде, и я заметила, что по лицу Анны пробежала тень, когда она сказала, что он уехал, хотя очень жалел, что первое лето ему придется провести вдали от Марии. Но отказаться от командировки он тоже не мог. Ему

поручили сделать большую серию репортажей о расовых столкновениях в США, сказала она и отчего-то улыбнулась. Улыбка получилась вымученной.

– Эти месяцы пролетят незаметно, – утешая дочь, сказал Арне. – Пока ты побудешь у нас, а там, глядишь, и помиритесь.

– Не знаю, получится ли…

Впервые я тогда поняла, что Анна подумывает о разводе.

Она одним глотком выпила стакан вина, и я опасливо посмотрела на нее. Анна перехватила мой взгляд и сказала:– Это последний, мама.

Первого мая Арне спустил свою лодку, вычищенную и заново выкрашенную, на воду. Все работы в саду были уже сделаны – весна в том году выдалась ранняя и теплая. Анна не привезла с собой коляску, так что я порылась в подвале и нашла ее старую коляску. Она, конечно, была потертая, но вполне годилась для дела. Я отмыла коляску. Мы застелили ее, положили туда девочку и поставили под цветущую вишню.

– Когда летишь самолетом, всего с собой не возьмешь, – сказала Анна. – Моя подруга, Кристина Лундберг, приедет на следующей неделе на машине и привезет все, что нам нужно. Она очень приятная женщина, социальный работник. Разведена. – Анна на мгновение умолкла, потом снова заговорила: – Она приедет со своими маленькими сыновьями. Надеюсь, им найдется место для ночлега наверху?

Меня покоробило от ее покорности.

– Ты же знаешь, что мы всегда с радостью примем твоих друзей.

– Я не знаю, что будет дальше, мама. Мне трудно с этим смириться… и все эти заботы, комната, которую вы для нас украсили как картинку… и…

Она заплакала.

– Анна, девочка моя, – сказала я. – Мы обо всем поговорим завтра, когда останемся вдвоем.

– Да, папе совершенно не обязательно это знать, во всяком случае пока.

– Да, да.

Вернулся Арне, и его чуть не хватил удар, когда он взглянул на коляску.

– Юханна, что за чертовщина?! Ты что, не видишь, что шплинты повылетали и колеса вот-вот отвалятся? Ты в своем уме?

Он разобрал коляску, возился с ней битый час, но в конце концов остался доволен работой и только временами беззлобно ворчал: «Ох уж эти бабы».

В кухонное окно светило солнце. Было очень тепло. Мы раздели девочку, и она, голенькая, радостно ползала по войлоку, которым мы застелили кухонный стол. Пришел Арне и долго сидел на диване, взяв на руки внучку и время от времени повторяя:

– Какое чудо.

Чудо пописало на деда и облегченно улыбнулось.

Арне просто растаял от умиления, а потом сказал:

– Она похожа на Юханну и на Ханну. Ты видишь?

– Да, – ответила Анна, – и я очень этому рада.

Хорошая погода держалась целую неделю.

В понедельник мы снова сидели под вишней, и я наконец узнала правду. Все оказалось еще хуже, чем я предполагала.

Я не могла найти слов утешения.

После обеда мы, взяв Марию, пошли гулять на гору, и я рассказала Анне о Рагнаре и Лизе.

Анна слушала меня с широко открытыми глазами. Эту историю она не знала.

– Эти два человека очень похожи – теплые, остроумные, но… совершенно легкомысленные.

Синие глаза Анны потемнели, когда она, помолчав, сказала:

– Ты права, но очень печально, что я – не Лиза.

Я и сама об этом подумала.

Положение казалось мне отчаянным.

Но в конце недели мы получили первое письмо из Америки, и я, видя, с какой жадностью Анна его читала, поняла, что она никогда не уйдет от Рикарда.

Тем летом мы с Анной много говорили о мужчинах, об их непостижимой загадочности. Я рассказала Анне о том, как Арне ударил меня вскоре после свадьбы, а когда я ушла к маме, она, услышав мой рассказ, равнодушно пожала плечами.

– Я предполагала, что отец, мой чудесный папочка, не раз поколачивал маму.

– Это было совсем другое время, – возразила Анна. – Но почему ты вдруг заговорила об Арне?

– Просто я о нем подумала.

– Этого больше не повторялось?

– Никогда.

Я рассказала Анне, как меня защитил Рагнар.

– Думаю, что он пригрозил Арне либо сообщить в полицию, либо просто поколотить его. Он намного выше и сильнее моего мужа.

Мы надолго замолчали, думая о том, что сила – это единственный язык, который понимают мужчины.

Потом Анна заговорила:

– Я давно заметила, как он медленно душил тебя своей невероятной властностью. Поняла это, когда мне было двенадцать лет, – помнишь, когда ты устроилась на работу на неполную ставку.

От ребенка ничего не скроешь – мне следовало бы это знать. Сама мысль причинила мне боль.

– Все дело было в деньгах, – призналась я и рассказала Анне, что была в доме служанкой, выпрашивавшей каждую копейку. Я не стала говорить, что теперь постепенно возвращаюсь в это же состояние, – мне не хотелось ее тревожить. Но она, видимо, и сама это поняла. Во всяком случае, уловила смысл моего рассказа, так как заговорила о том, что у нее есть свой твердый доход за изданную книгу и есть заказ на следующую.– Ну и, кроме того, я пишу статьи в газеты и журналы.

Поговорили мы и о матерях наших мужей. Анна сказала:

– Тебе никогда не казалось, что моя свекровь больна, психически больна? Мне иногда кажется. Но я не хочу так думать. Мне не нравятся современные теории, которые все зло объясняют психическими болезнями.

Когда мы вдоль берега возвращались домой, я спросила, не считает ли она такие болезни наследственными. Анна так не думала.

– Просто я никогда бы не решилась доверить дитя свекрови.

Анна несла Марию в висящем на груди рюкзачке, который Арне называл кенгурятником. Ею вдруг овладело отчаяние.