Анна и французский поцелуй

Перкинс Стефани

Не то, чтобы я не видела, что здесь творится.

Интересно, а когда мама подписывалась на всё это, она представляла, что я могу наклюкаться на законных основаниях? Она выглядела достаточно удивлённой, когда упомянули семинары по жизненным навыкам, и вечером за ужином мне прочитали длинную лекцию об ответственности. Но я не собираюсь напиваться. Мне всегда казалось, что пиво пахнет как моча.

На вахте сидят несколько работников на полставки, но в общежитии проживает только один смотритель. Его зовут Нейт, и его комната находится на первом этаже. Он учится в аспирантуре где-то в университете

неподалёку. США, должно быть, ему хорошенько приплачивает.

Нейту где-то двадцать с хвостиком, он низенький, бледнокожий, и у него бритая голова. На словах звучит дико, но на самом деле выглядит красиво. Он учтивый и похож на парня, из которого выйдет хороший слушатель, но голос у него человека ответственного. Весь его вид словно говорит: «Со мной шутки плохи». Мои родители полюбили его. А ещё рядом с его дверью лежит чашка презервативов.

Интересно, а это родители видели.

Девяти- и десятиклассники живут в другом здании. В комнатах живут не по одному, этажи разделены на мужские и женские. Также у ребят тонны воспитателей и введён комендантский час. У нас его нет. Мы только должны расписываться в журнале всякий раз, когда приходим и уходим ночью — пусть Нейт знает, что мы всё ещё живы. Да. Уверена, здесь никто и никогда не использует в своих интересах эту высокую степень безопасности.

Я ковыляю в туалет. Занимаю своё место в очереди — она вечна, даже в полночь — позади Аманды, девочки, которая напала на Сент-Клера во время завтрака. Она ухмыляется, приметив мои выцветшие джинсы и винтажную оранжевую футболку.

Не знала, что она живёт на моем этаже. Супер.

Мы храним молчание. Я вожу пальцами по цветочному узору на обоях. Дом Ламбер — специфическая смесь парижской изысканности и подростковой практичности. Хрустальные светильники освещают коридоры золотистым жаром, но в спальнях гудят флуоресцентные лампы. Полы из глянцевой древесины, но коврики на них — промышленная штамповка. Вестибюль украшают свежие цветы и лампы Тиффани, но вместо кресел противные диванчики для двоих, а столы изрезаны инициалами и неприличными словами.

— Значит, ты новый Брэндон, — говорит Аманда.

— Чего?

— Брэндон. Номер двадцать пять. Его выгнали из школы в прошлом году; учитель нашёл кокс в его рюкзаке. — Она снова смотрит на меня и хмурит брови. — Так, откуда ты?

Я понимаю, о чем в действительности она спрашивает. Она хочет знать, почему на его освободившееся место выбрали кого-то как я.

— Атланта.

— О! — говорит она. Как будто это объясняет мою полнейшую и беспросветную провинциальность. Только с этим у неё просчёт. Атланта — один из самых больших городов в Америке.

— Ты так мило щебетала с Сент-Клером за завтраком.

— Гм.

Я представляю для неё угрозу?

— Но я бы не раскатывала губу на твоём месте, — продолжает она. — Даже с таким милым личиком, ты его не уведёшь. Они будут вместе навечно.

Это был комплимент? Или нет? Её акценты начинают действовать мне на нервы. (Мои нервы.)

Аманда преувеличенно зевает.

— Интересная причёска.

Я застенчиво

касаюсь полоски.

— Спасибо. Подруга мелировала.

Бридж добавила толстую прядку к моим темно-каштановым волосам только на прошлой неделе. Обычно я убираю её за правое ухо, но сегодня вечером она стянута в конском хвосте.

— Тебе нравится? — спрашивает она. Типичная стервенская речь из разряда «ты отстой».

Опускаю руку.

— Да. Поэтому я её и ношу.

— Знаешь, я бы на такое не решилась. Ты похожа на скунса.

— По крайней мере от неё не воняет как от некоторых.

Позади меня появляется Рашми. Она навещала Мередит: я слышала их приглушённые голоса сквозь стены.

— Восхитительные духи, Аманда. В следующий раз надушись ещё сильнее. Вдруг тебя ещё не унюхали в Лондоне.

Аманда огрызается:

— Хорошие очки.

— Не отрицаю, — невозмутимо отвечает Рашми, но я замечаю, что она задета. Её ногти цвета электрик, как и оправа очков.

Рашми поворачивается ко мне:

— Я живу на два этажа выше, комнате 601. Заходи, если что-нибудь понадобится. Увидимся на завтраке.

Значит, она меня не ненавидит! Или, возможно, она просто больше ненавидит Аманду. Так или иначе, я благодарна и кричу до свидания её удаляющейся фигуре. Она махает рукой и сталкивается с Нейтом у лестницы. Он приближается к нам в своей тихой дружелюбной манере.

— Ложитесь спать, леди?

Аманда сладко улыбается:

— Конечно.

— Вот и славно. Твой первый день прошёл хорошо, Анна?

Так непривычно, что здесь все уже знают твоё имя.

— Да. Спасибо, Нейт.

Он кивает, как будто я сказала что-то стоящее размышления, желает нам спокойной ночи и идёт к парням, которые болтают в другом конце коридора.

— Ненавижу, когда он так делает, — жалуется Аманда.

— Что?

— Нянчится с нами. Придурок.

Дверь ванной открывается, и крошечный рыжик проскакивает мимо Аманды, которая стоит словно Королева Порога. Девочка, должно быть, одиннадцатиклассница. Не помню, чтобы видела её во время урока английского.

— Боже, тебя там что, прорвало? — спрашивает Аманда. Бледная кожа девушки становится розовой.

— Она просто сходила в туалет, — говорю я.

Аманда скользит по плитке — пушистые фиолетовые тапочки шлёпают по пяткам — и с грохотом захлопывает дверь.

— Думаешь, мне не пофиг, скунсик? 

Глава 6

Одна неделя в школе, и я с головой окунулась в необычное международное обучение.

В программе профессора Коул нет классического Шекспира и Стейнбека, вместо них мы изучаем неанглоязычных писателей. Каждое утро мы обсуждаем «Как вода для шоколада», словно сидим в книжном клубе, а не на скучном обязательном уроке.

Так что с английским всё прекрасно.

С другой стороны, мой учитель французского явно некомпетентен. Как ещё объяснить тот факт, что несмотря на название нашего учебника «Французский, уровень 1», профессор Гиллет настаивает, чтобы мы говорили только на французском? А ещё она обращается ко мне дюжину раз за день. Я никогда не знаю ответа.