Анна и французский поцелуй

Перкинс Стефани

Я проверяю Шонни, который затих в соседней комнате.

— Чепуха, я только что позвонил. Но как твой брат? Он был таким милым, хоть и не понял моих слов.

— У тебя смешной акцент.

Я улыбаюсь. Люблю его голос.

— Говори за себя, Атланта. Я слышал, как проскальзывал южный акцент…

— Нет!

— Да! Несколько раз на этой неделе.

Фыркаю, но моя улыбка становится шире. Я разговаривала с Мередит несколько раз во время семестра, но с ней никогда не было так весело, как с Сент-Клером. Иду с телефоном в гостиную, где свернулся Шонни с моим песчаным человеком. Мы вместе смотрим

на обратный отсчёт. У нас с Сент-Клером разница в три часа, но нам всё равно. Как только пробивает полночь, мы дуем в воображаемые рожки и бросаем воображаемое конфетти.

И три часа спустя, когда пробивает полночь у него, мы празднуем снова.

И впервые с тех пор как я вернулась домой, я абсолютно счастлива. Это странно. Родимый дом. Как я могла так желать вернуться домой, только чтобы приехать и понять, что он исчез. Быть здесь, в моём реальном доме, и обнаружить, что дом теперь в другом месте.

Но это как-то неправильно.

Я скучаю по Парижу, но это не дом. Скорее... мне не хватает другого. Этой теплоты по телефону. Возможно ли, что в действительности дом — это человек, а не место? Раньше домом для меня была Бриджет. Может, Сент-Клер занял её место.

Пока я обдумываю это, наши голоса устают, и мы замолкаем. Мы просто составляем компанию друг другу. Моё дыхание. Его дыхание. Моё дыхание. Его дыхание.

Может, я никогда не признаюсь ему, но это правда.

Это дом. Мы двое. 

Глава 30

Мне грустно от того, что я с таким облегчением возвращаюсь во Францию. Перелёт выдаётся тихим и долгим. Это мой первый полёт в одиночестве. К тому времени как самолёт приземляется в аэропорту Шарль де Голль, я жду не дождусь вернуться в американскую школу, даже если это значит, что мне самой придётся разбираться со схемой метро. Кажется, я уже почти не боюсь ездить сама.

Это неправильно. Или нет?

Возвращение в Латинский квартал выходит спокойным и лёгким, что я даже не сразу соображаю, что уже добралась до своей комнаты и распаковываю чемоданы. Общежитие Ламбер наполнено приятным гулом. Все возвращаются. Я смотрю сквозь шторы на ресторан через улицу. Никакой оперной певицы, но сейчас только полдень. Она придёт вечером. Я улыбаюсь от этой мысли.

Звоню Сент-Клеру. Он приехал прошлым вечером. Погода нетипично тёплая, и они с Джошем этим пользуются: тусуются на ступеньках Пантеона. Сент-Клер зовёт меня присоединиться к ним. Конечно, я согласна.

Не могу это объяснить, но стоит мне выйти на улицу, как у меня начинают шалить нервы. Почему меня трясёт? Прошло всего две недели, но такие странные. Сент-Клер превратился из сбивающего-с-толка-не-пойми-что в моего ближайшего друга. И он чувствует тоже самое. Мне не нужно спрашивать: я знаю это, как своё собственное отражение.

Резко останавливаюсь и выбираю длинный путь к Пантеону. Город прекрасен. Появляется шпиль великолепного Сент-Этьен-дю-Мон, и я думаю о том, как мама Сент-Клера собирает корзинку для пикника и рисует голубей. Пытаюсь представить, как он, маленький, бегает по ступенькам этой церкви в школьной униформе, коротких шортиках и с ободранными коленками, но не могу. Я вижу лишь парня, которого знаю, — спокойного и собранного. Руки в карманах.

Уверенный шаг. Парня, излучающего естественное обаяние, которое всех привлекает, ослепляет.

Выглядывает январское солнце и согревает мне щёки. Двое мужчин с элегантными сумками останавливаются полюбоваться небом. Нарядная женщина на шпильках замирает в удивлении. Я улыбаюсь и прохожу мимо. А затем поворачиваю за ещё один угол, и мою грудь сдавливает так сильно, так больно, что я больше не могу дышать.

Там он.

Он сгорбился над огромным талмудом, не обращая на весь остальной мир ни малейшего внимания. Ветер треплет его тёмные волосы, Сент-Клер покусывает ногти. Джош сидит на несколько ступенек выше; чёрный альбом открыт, карандаш летает над бумагой. Ещё несколько человек наслаждаются нечастым в это время года солнечным светом, но стоит мне отвести от них взгляд, как я уже о них не помню. Из-за него.

Хватаюсь за край столика придорожного кафе, чтобы не упасть. Посетители смотрят на меня с тревогой, но мне всё равно. Меня шатает, я задыхаюсь.

Как я могла быть такой глупой?

Как я могла хоть на секунду поверить, что не люблю его? 

Глава 31

Наблюдаю за ним. Он покусывает ноготь на левом мизинце: должно быть, книга очень интересная. Мизинец означает волнение или радость, большой палец — раздумье или беспокойство. К своему удивлению, я знаю значение всех этих жестов. Насколько пристально я за ним наблюдала?

Мимо проходят две немолодые женщины в шубах и шапках. Одна из них останавливается и оборачивается. Она задаёт мне вопрос на французском. Не могу точно перевести фразу, но знаю, что она беспокоится, всё ли со мной хорошо. Я киваю и благодарю. Она бросает тревожный взгляд напоследок, но уходит.

Я не могу идти. Что мне сказать? Четырнадцать дней телефонных разговор, а теперь, когда мы встретимся вживую, я сомневаюсь, что смогу выдавить из себя «привет». Один из обедающих в кафе встаёт помочь мне. Отпускаю круглый стол и плетусь по улице. У меня подкашиваются колени. Чем ближе я подхожу, тем сильнее ощущаю мощь. Пантеон огромен. Ступени так высоки.

Он поднимает голову.

Наши взгляды встречаются, и его лицо медленно расплывается в улыбке. Моё сердце бьётся сильнее и сильнее. Почти дошла. Он опускает книгу и встаёт на ноги. И вот — в секунду, когда он называет меня по имени, — всё меняется.

Он больше не Сент-Клер, всеобщий любимец и друг.

Он Этьен. Этьен как в ночь нашей встречи. Он Этьен, мой друг.

И больше.

Этьен. Мои ножки перепрыгивают ступеньки в два такта. Эть-ен, Эть-ен, Эть-ен. Его имя растекается по моему языку, точно жидкий шоколад. Он так прекрасен, так идеален.

Во рту пересыхает, стоит ему распахнуть руки и заключить меня в объятия. Сердце бешено стучит, и я смущаюсь, потому что знаю, он это почувствовал. Сент-Клер разжимает объятия, и я пячусь. Он ловит меня, чтобы я не упала на ступени.

— Ноги тебя не держат, — говорит он. Но не думаю, что он меня бранил.

Я краснею и виню свою неуклюжесть.

— Да, всё могло плохо закончиться.

Фух. Голос не дрожит.

Сент-Клер смотрит на меня в изумлении.

— Ты в порядке?