Анна Каренина
Шрифт:
настоящего письма, и что вы будете содействовать мне в том, чтобы вырвать с
корнем причину нашего раздора и забыть прошедшее.В противном случае вы сами
можете предположить то, что ожидает вас и вашего сына. Обо всем этом более
подробно надеюсь переговорить при личном свидании. Так как время дачного
сезона кончается, я просил бы вас переехать в Петербург как можно скорее, не
позже вторника. Все нужные распоряжения для вашего переезда будут сделаны.
Прошу
просьбы.
А. Каренин
Р. S. При этом письме деньги, которые могут понадобиться для ваших
расходов".
Он прочел письмо и остался им доволен, особенно тем, что он вспомнил
приложить деньги; не было ни жестокого слова, ни упрека, но не было и
снисходительности. Главное же - был золотой мост для возвращения. Сложив
письмо и загладив его большим массивным ножом слоновой кости и уложив в
конверт с деньгами, он с удовольствием, которое всегда возбуждаемо было в
нем обращением со своими хорошо устроенными письменными принадлежностями,
позвонил.
– Передашь курьеру, чтобы завтра доставил Анне Аркадьевне на дачу, -
сказал он и встал.
– Слушаю, ваше превосходительство; чай в кабинет прикажете?
Алексей Александрович велел подать чай в кабинет и, играя массивным
ножом, пошел к креслу, у которого была приготовлена лампа и начатая
французская книга о евгюбических надписях. Над креслом висел овальный, в
золотой раме, прекрасно сделанный знаменитым художником портрет Анны.
Алексей Александрович взглянул на него. Непроницаемые глаза насмешливо и
нагло смотрели на него, как в тот последний вечер их объяснения. Невыносимо
нагло и вызывающе подействовал на Алексея Александровича вид отлично
сделанного художником черного кружева на голове, черных волос и белой
прекрасной руки с безымянным пальцем, покрытым перстнями. Поглядев на
портрет с минуту, Алексей Александрович вздрогнул так, что губы затряслись и
произвели звук "брр", и отвернулся. Поспешно сев в кресло, он раскрыл книгу.
Он попробовал читать, но никак не мог восстановить в себе весьма живого
прежде интереса к евгюбическим надписям. Он смотрел в книгу и думал о
другом. Он думал не о жене, но об одном возникшем в последнее время
усложнении в его государственной деятельности, которое в это время
составляло главный интерес его службы. Он чувствовал, что он глубже, чем
когда-нибудь, вникал теперь в это усложнение и что в голове его нарождалась
– он без самообольщения мог сказать - капитальная мысль, долженствующая
распутать все это дело, возвысить его в служебной карьере, уронить его
врагов
установив чай, вышел из комнаты, Алексей Александрович встал и пошел к
письменному столу. Подвинув на середину портфель с текущими делами, он с
чуть заметною улыбкой самодовольства вынул из стойки карандаш и погрузился в
чтение вытребованного им сложного дела, относившегося до предстоящего
усложнения. Усложнение было такое. Особенность Алексея Александровича, как
государственного человека, та, ему одному свойственная, характерная черта,
которую имеет каждый выдвигающийся чиновник, та, которая вместе с его
упорным честолюбием, сдержанностью, честностью и самоуверенностью сделала
его карьеру, состояла в пренебрежении к бумажной официальности, в сокращении
переписки, в прямом насколько возможно, отношении к живому делу и в
экономности. Случилось же, что в знаменитой комиссии 2 июня было выставлено
дело об орошении полей Зарайской губернии, находившееся в министерстве
Алексея Александровича и представлявшее резкий пример неплодотворности
расходов и бумажного отношения к делу. Алексей Александрович знал, что это
было справедливо. Дело орошения полей Зарайской губернии было начато
предшественником предшественника Алексея Александровича. И действительно, на
это дело было потрачено и тратилось очень много денег и совершенно
непроизводительно, и все дело это, очевидно, ни к чему не могло привести.
Алексей Александрович, вступив в должность, тотчас же понял это и хотел было
наложить руки на это дело; но в первое время, когда он чувствовал себя еще
нетвердо, он знал, что это затрогивало слишком много интересов и было
неблагоразумно; потом же он, занявшись другими делами, просто забыл про это
дело. Оно, как и все дела, шло само собою, по силе инерции. (Много людей
кормилось этим делом, в особенности одно очень нравственное и музыкальное
семейство: все дочери играли на струнных инструментах. Алексей Александрович
знал это семейство и был посаженным отцом у одной из старших дочерей.)
Поднятие этого дела враждебным министерством было, по мнению Алексея
Александровича, нечестно, потому что в каждом министерстве были и не такие
дела, которых никто, по известным служебным приличиям, не поднимал. Теперь
же, если уже ему бросали эту перчатку, то он смело поднимал ее и требовал
назначения особой комиссии для изучения и поверки трудов комиссии орошения
полей Зарайской губернии; но зато уже он не давал никакого спуску и тем